В 1871 году дед А.Н. Иванова из Фриули уехал в Россию строить железные дороги, уже у его внучки родился сын Николая Иванова, скончавшегося до появления ребенка на свет. Мать в 1921 году бежала на историческую родину с маленьким Сашей, который потом всю жизнь задвигал на ночь двери шкафом даже в гостиницах, т. к. это делала она в страхе, что за ними придут красные. А.Н. Иванов написал книги «Сказки Салтыкова-Щедрина», «К.Н. Леонтьев. Мысль, человек и судьба», «Казаки, пропавшие между Фриули и СССР. 1941-45» и др. Постскриптумом к ней он взял цитату из «Апокалипсиса нашего времени» В.В. Розанова: «Да уж если это скучное дело, то это – „падение Руси“. Задуло свечку. Да это и не Бог, а… шла пьяная баба, спотыкнулась и растянулась. Глупо. Мерзко».
Предисловие к сборнику материалов конференции составил Э. Баццарелли. Мой «Контрапункт с философом» нашел отклик белградского профессора Миливое Иовановича (или Ёвановича): умозрительно он представил его как спектакль. Но и мне он виделся как сцена чаепития на даче в духе чеховского МХТ. Под названием «Чаепитие с философом» он вошел в сборник нижеподписавшейся «Трава под снегом» изд. «Советский писатель», Москва, 2004.
Куда ведут все пути
На церемонии в Ватикане в связи с наступающим двойным юбилеем С.В. Рахманинова: 120-летием рождения и полувеком смерти, был передан в дар Ватиканскому музею портрет юбиляра кисти московской художницы Н.В. Марковой, занимавшейся благотворительностью для талантливых детей, у которой притчей во языцех было имя Иветты Вороновой, основательницы фонда «Новые имена». Все присутствующие, не сговариваясь, оделись в черное, у Святослава на шее была бабочка ручной работы, у меня – колье, чья легенда дороже бриллиантов.
Папа Иоанн Павел II во время церемонии проходил со свитой в нескольких шагах от нас. Он был мертвенно-бледен, на лицо будто легла восковая маска, но и сквозь нее проступала доброта и усталость.
По тому же случаю в посольстве России состоялся прием. Святослав, разумеется, был халифом внимания; такова была его жизненная позиция: он точка, вокруг которой вращается мироздание, и все, что происходит в судьбах замечательных людей, с какими ему довелось встречаться, изначально было нацелено на главное событие их жизни – встречу со Святославом, когда он блеснул удачной фразой. После приветственной речи российского посла А.Л. Адамишина и выступления официальных лиц дали слово «русско-итальянской писательнице и поэтессе», и поэтесса в черном прочитала пару стихотворений.
Нельзя стать литературоведом, если ты не литературоман, и как литературоманы мы не могли не посетить Античное «Кафе Греко», своего рода пантеон знаменитостей, а их со времени его открытия во второй половине XVIII века побывало здесь около ста человек, среди них Байрон, Шелли, Аполлинер, Шопенгауэр, Э.Т. Гофман, Лист, Вагнер, Россини, Григ, Берлиоз, Бизе, Гете, король Баварии Людвиг II, Андерсен, Казанова, Стендаль, Шатобриан, Генрих Сенкевич, Леопарди, д’Аннунцио, Марк Твен, из наших Н.В. Гоголь, И.С. Тургенев. Но наверняка здесь бывал и Михаил Осоргин, и Вячеслав Иванович Иванов, жившие в Риме, и все знаменитые путешественники из России, тот же Святослав Бэлза, которые не значатся в золотом списке культового кафе. Но в стену славы заведения заложен труп утопленника в Тибре: это был немецкий художник Карл Филипп Фор, остались его эскизы для картины, запечатлевшие встречу его знаменитых друзей в этом кафе не в узких улочках Рима, а на виа Кондотти. Прекрасный художник, рисовальщик уровня Обри Бердслея; ему было всего 23 года; по трагичности судьбы и силе дарования он сравним с Марией Башкирцевой. Стихотворение В.В. Набокова «Незнакомка в Сене», написанное в Берлине, можно перефразировать в адрес немца К.Ф. Фора, только «незнакомец в Тибре» был не только красив, но и гениален.
«Кафе Греко» – крупнейшая частная коллекция искусства, открытая для публики. Здесь вмурованы медальоны в барельефной рамке барокко с изображением своих прославленных завсегдатаев. Мы со Славой терялись в выборе имен и места, устали, сели наобум уже в глубине зала – и батюшки-светы! – над столиком портрет Николая Гоголя; довольно миниатюрный, потемневший от времени, который можно рассмотреть лишь вблизи. «Гоголь нас позвал!» Мы в компании этого гурмана, мастера вкусно описывать застолье, пили коварно-ароматный кофе с булочками, называемыми у нас рогаликами, а у итальянцев бриошь; но лучше рогалик – рог изобилия к достатку. А что закажешь, то и подадут.
В «Кафе Греко» Н.В. Гоголь ходил пешком, вероятно, в котелке и с тростью, т. к. снимал квартиру рядом, на улице Систина, о чем сообщает мемориальная доска на доме. Туда-то мы и направились после кофепития: места эти были известны мне ранее и описаны в повести «Званый обед».
Побывали мы в базилике Санта-Мария-Маджоре, это собор-город, тоже возведенный на месте древнего храма в IV веке и называемый еще базиликой Снежной Мадонны, которую чествуют 5 августа. Базилика эта – великое чудо, чей вид, пожалуй, более потрясает под сводами, чем снаружи. Свод ее – своего рода взлетная полоса над головой, украшен рядами лепных (или резных?) позолоченных маргариток, это один из основных элементов архитектурного декора.
Святослав объявил, что здесь и сейчас родился новый жанр словесности – «маргаритизм», нечто среднее между хокку и танка, а он «первый из маргаританцев» и «МСС своею кровью начертал он на щите». Слава был литературоведом и словотворцем, мир воспринимал сквозь магический кристалл изящной словесности.
Среди красот архитектурных, состязающихся между собой в непревзойденности, из которых состоит гиперимперский по размаху центр Рима, врезалась в память базилика Сан-Витале. На первый взгляд неброская, выпадающая из общего ряда; своего рода летучий голландец среди соборов и храмов caput mundi – конца мира. Она стоит почти в центре на улице Национале, точнее, под улицей, между двух белокаменных зданий, будто в яме, крыша ее – не купол – находится на уровне тротуара, с которого надо спуститься по лестнице, чтобы попасть под ее своды. Запомнилась балюстрада в базилике, у органа над дверью напротив алтарной части. Перила ее были полуразрушены, надкушены, будто претерпели какое-то вмешательство, возможно, воды.
Уезжала я с железнодорожного вокзала Термини. «…не радость встреч дана, а темные восторги расставанья», – будто реквием, произносил Святослав строки из венка сонетов Corona astralis поклонника Черубины, вызвавшего на дуэль конквистадора, весело преследовавшего звезду.
Святослав за окном вагона тронулся вместе с перроном и поехал назад, хотя оставался неподвижен, а уносилась я.
На посещение Колизея и Капитолийской волчицы нам не хватило времени. Однако,
…нет, не Рим – Москва, ты, – вечный город,
Зовущий мой, заветный Китеж-град,
Москва, твои проулки и просторы
Непредсказуемо манят.
Эпистолярный роман
Цементировала блоки этих маленьких жизней переписка. Она не сохранилась. Отголоски ее остались в стихах.
