Золотыми звеня перстенями —
Изумруды, алмаз, жемчуг, —
Я беседую мысленно с вами,
Вам письмо среди ночи пишу.
Обмакнула перо в чернила
И с улыбкой Джоконды шепчу:
«Вы клялись мне до гроба… чем милы»,
Но об этом не напишу.
Напишу, до чего ж уютно
В этом старом парижском бистро,
А в блины, наше кровное блюдо,
Льют французы ликер и сироп.
Между нами эфирные нити —
Невидимочные провода —
Тоньше, кстати… А вы молчите
Дни и месяцы, как года.
Или, может, вы втайне довольны,
Что от долгих мне пауз больней?!..
Пусть вам снится, как звон колокольный,
Звон моих золотых перстеней.
(1991 г., из цикла «Колыма или Париж – один финиш».)
Но полное название сего дружелюбного романа собратьев по перу – эпистолярно-светский. Потому что в России Святослав ритуально, или, как истинный маргаританец, маргаритуально, приглашал меня на светские раунды бомонда. На них предоставлялась возможность познакомиться со всевозможными телелюдьми, и многие из них – это выдающиеся и замечательные люди, которых невозможно сразу не полюбить. Еще потому что они уже давно были любимы.
Это Николай Николаевич Дроздов, ведущий передачи «В мире животных». Стало понятно, почему его любят животные, звери, даже змеи. Его нельзя не любить! С первой минуты возникло ощущение, будто это родной, близкий человек. Он проявлял задушевное участие в разговоре, вопросы его не были праздными или формальными. Таким, наверное, был мой дед, Иван Ильич Горб, не вернувшийся из-под Канева в 1943-м, чем сделавшей меня дочерью сироты военных лет. Я обожала бы деда, как Дроздова в тот день. Я тогда поняла, что значит иметь дедушку и какая трагическая незаживающая рана – разрыв поколений. Другим событием было знакомство с Ириной Константиновной Архиповой. Еще в скитальческие доинститутские, доммоделевские годы, это конец семидесятых, я посещала вечера, устраиваемые великой певицей в музее-квартире А.В. Неждановой. Она опекала молодые таланты и появлялась всегда Хозяйкой Скрипичного ключа, в длинном черном платье с высоким кружевным воротником, как у испанских инфант. Ее величественная осанка, манеры были эталоном нормы человеческого достоинства, о такой, как Ирина Константиновна, говорят «венец творенья». В 1997 году в серии «Мой 20 век» вышла книга об Ирине Архиповой «Музыка жизни», которую она подарила мне с посвящением в Милане, куда приезжала в сопровождении своего рыцаря и коллеги Владислава Пьявко. Автором блестящего афористического предисловия к ее книге был незаменимый Святослав Бэлза; так что он позиционирован не только впереди классиков литературы, но и впереди меццо-сопрано с мировым именем.
Еще яркий след оставило знакомство с рано ушедшей актрисой Любовью Полищук. Поразила ее доброта и удивительно чистые голубые глаза; они с мужем были идеальной парой на главные роли для «Красавицы и чудовища».
Своей простотой и легкостью общения запомнился Дмитрий Крылов, ведущий передачи «Непутевые заметки»; в его обществе мы ездили в Киев поездом в августе 1991-го на какие-то съемки, где мелькали в массовке.
Празднование юбилея государственного деятеля Осетии Александра Борисовича Татоонова – столетия на двоих с супругой (50+50) – запомнилось широтой и размахом. Он является исполнительным директором «Общества друзей Гайто Газданова», членом которого остаюсь по сей день. Праздничный банкет был в разгаре, а мы даже не дождались главного – десерта: у Славы в кармане шептало приглашение на день рождения его приятеля Никаса Сафронова. С бала мы сбежали на бал, который проходил в клубе на Смоленке, в более камерном формате, но с не меньшим своеобразием; на стенах висели сновидческие картины Никаса, гостям он дарил свой альбом «Символизм» с автографом, дата 7 апреля 2007 года.
Однажды Святослав обратил мое внимание на любопытную газетную заметку о махинациях из серии нарочно не придумаешь. И несколько лет спустя история эта стала фактологическим остовом моей почти философской пьесы «Горбун и Венера, или На всякого подлеца довольно красоты».
Святослав помогал составлять мои первые поэтические сборники, что было совсем не просто, т. к. темы живут по принципу концентрических окружностей и проявляются периодически в новом образе. Но в каком порядке выстраивать сборник? Хронологическом, тематическом, смешанном? Идеальной классификации, вероятно, можно было бы достичь на дискообразной плите или металлическом диске, но это из области преданий. Слава подсказал взять для обложки мою фотографию из журнала мод, это был № 2 1978 года с новой летней коллекцией Славы Зайцева. На сборник возлагались большие надежды, но он канул в лихости девяностых, а вот журнал мод до сих пор остается самым большим тиражом плодов моей деятельности: он расходился по Советскому Союзу тиражом 551 000 экземпляров. Тираж моего романа «София и жизнь», изд. ACT, 2003, был 5000. Столько же – упоминавшейся повести в Италии.
Рыцарь Дамы
Для объяснения смысла той или иной карты колоды Таро ее жрецы – тарологи иногда приводят какое-либо историческое лицо: например, для Королевы Кубков – Елену Троянскую (Прекрасную), Короля мечей – маршала Г.К. Жукова. Но для простоты понимания в своем персональном мирообразе к старшим арканам и придворным картам младших лучше привязывать кого-либо из знакомых людей. В театре (а колода – это театр) Таро Антлантиды С.Б., в прошлом отважный фехтовальщик, предстал моим очам в портале аркана Императрицы. Он опустился на колено пред этой рогатой амазонкой, одетой в синий плащ, и обоеручно подносит ей меч; и только им двоим известно, что в рукоятке меча скрыто самопишущее перо. Существует колода Нео Таро, без героев, но с изображением их интерьерного окружения: там срабатывает эффект пустоты, в которую добавлено немного личного воображения, эффект, создающий зрительно-визуальное эхо в виде проявления на пустующем троне образа вашего Императора или Королевы Чаш. По этому же правилу 20 лет тому была написана маслом моя картина «Она ушла»: на плечиках висит длинное бледно-алое платье, рядом брошена чернобурка и длинная нить жемчуга. Зритель должен умозрительно, в прямом смысле своими глазами увидеть и дорисовать свой идеал Вечной женственности. Прекрасной незнакомки. Пустота порождает образ. Как строку белый лист.
В случае с арканом Императрицы пустота аукнулась проявлением в рукояти меча самопишущего пера, ибо оно имело место быть в самом деле. А строка, испытанная лакмусовой бумагой времени, проявляется как пророческая:
Так всех поэтов страстные слова
Мне отравили сердце, мозг и печень,
Но в головах того, кто их шептал,
Уже, сгорая, убывают свечи.
Людмила Полозова. Семья – это всё
«Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет» – так отозвался Федор Тютчев на трагическую гибель А.С. Пушкина. Этими строками поэта Святослав Бэлза не раз начинал вечера памяти великих мыслителей страны. Почти полувековая дружба со Славой, его родителями – Зоей Константиновной и Игорем Федоровичем, обязывает меня поделиться воспоминаниями о них.
