И надо сказать, Бэлза часто пользовался этим чудодейственным средством. Некоторые из таких поездок считал особенно знаменательными. Навсегда ему запомнился концерт, который он вел в Ватикане в присутствии папы Иоанна Павла II. Перед ним выступал тогда Российский национальный оркестр под управлением Михаила Плетнева. Побывал Святослав в Риме и когда происходила беатификация Иоанна Павла II.
Этот сборник интервью известных людей об Италии мы презентовали в итальянском посольстве в день, когда мне вручали орден «За заслуги перед Итальянской Республикой».
Вообще, наше личное пространство и общественное тесно переплетались. Он приглашал нас на значимые культурно-просветительские мероприятия, где всегда блистал на сцене и был во главе наших событий, проводимых под эгидой проекта «Будущее России». А в свободное от общественной жизни время мы собирались на ужин дома.
Традиции домашних посиделок давали возможность послушать эрудированного, теплого, благожелательного человека, с энциклопедическими знаниями и безупречными манерами. При этом не было персоны остроумнее за столом. Все, что оставалось за кадром его телевизионных эфиров, он смело доверял нам, своим близким друзьям. Вне сомнения, Святослав Бэлза сыграл в нашей жизни большую роль.
Александр Сенкевич. Вспышки памяти
В разговоре с Натальей Сёминой, главным редактором журнала Никиты Михалкова «Свой», на ее вопрос, кто мои друзья (по принципу: скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты), я ответил: «Мой самый близкий друг – это Слава Бэлза. Во-первых, он очень образованный человек, во-вторых, совершенно бесконфликтный. В дружеском кругу, да и не только в дружеском, он не создает проблем, у него нет спеси, к тому же он гениальный психотерапевт, пользующийся не медицинскими, а художественными средствами. Его появление в обществе моментально оказывает на людей утешительное, успокоительное воздействие».
Это интервью было опубликовано одиннадцать лет назад в сдвоенном майско-июньском номере журнала за 2008 год. Уже пять лет как ушел из жизни мой друг.
У Беллы Ахмадулиной сборник «Струна» издания 1962 года начинается со стихотворения «Светофоры». Его первая строфа посвящена двадцатиоднолетнему Святославу Бэлзе: «Светофоры. И я перед ними // становлюсь, отступая назад. // Светофор. Это странное имя. // Светофор, Святослав. Светозар».
Не правда ли загадочное стихотворение? Оно одновременно представляет автопортрет автора и портрет другого человека.
Тут надо пояснить, что в пору нашего со Славой студенчества западавшие на него девушки называли его Светиком. Так же обращалась к нему его мама. В нем, высоком, куртуазном человеке со слегка раскосыми глазами, с аристократической польско-мадьярской внешностью, как и в стихотворении Беллы Ахмадулиной: «О, извечно гудел и сливался, // о, извечно бесчинствовал спор: // этот добрый рассудок славянский // и косой азиатский напор». И дальше уже совсем полное с ним совпадение: «Видно, выход – в движенье, в движенье, // в голове, наклоненной к рулю, // в бесшабашном головокруженье // у обочины на краю». Последняя строфа вообще беспощадна по предвидению будущего каждого из них, автора и Святослава-Светозара: «И, откидываясь на сиденье, // говорю себе: „Погоди“. // Отдаю себя на съеденье // этой скорости впереди».
Со времени работы Славы на телевидении скорость его жизни еще больше возросла в прямом и переносном смыслах, приближаясь к сверхзвуковой. И на каком-то резком повороте произошла катастрофа. Четырьмя годами раньше не стало Беллы Ахмадулиной.
Когда мы стали часто общаться? С 1970 года, когда я был принят на работу младшим научным сотрудником в Отдел зарубежных литератур Института мировой литературы им. А.М. Горького АН СССР. В этом отделе Святослав Бэлза был бессменным ученым секретарем, каким-никаким, но все-таки моим начальником. Через два года востоковеды образовали независимый отдел. Мы часто встречались на обсуждении коллективных трудов и авторских монографий. А шапочно были знакомы с 1961 года, со времен нашей студенческой юности. Филологический факультет МГУ, на котором учился Святослав, и мой Институт восточных языков (ИВЯ) при МГУ находились на проспекте Карла Маркса (ныне Моховой) и располагались в двух флигелях одного здания напротив друг друга, а между ними был общий дворик, так называемый психодром. В нем не только водили совместные хороводы девушки и юноши, но и происходили интеллектуально-любовные сближения между свободомыслящими студентами и студентками. Последние перемещались в кафешку в гостинице «Москва», где беседовали о своих чувствах и высоких материях и где продавали кофе, а также недорогой алкогольный напиток «Рябина на коньяке». Вот там-то, в этом кафе, мы впервые и встретились. Я приметил его в окружении симпатичных девушек с филфака, среди которых находилась красавица из моего института, на два курса моложе меня и его. Она-то нас и познакомила.
Надо сказать, что в ИВЯ в конце 50-х – начале 60-х годов девушки составляли меньшинство от общего числа студентов, а среди них смазливых и спортивных было по пальцам сосчитать. Похищение Славой Бэлзой прекрасной сабинянки войны не вызвало. Разве что пересуды в коридорах моего института. Науку страсти нежной, которой у Александра Пушкина безукоризненно владел Евгений Онегин, Святославу Бэлзе изучать не пришлось. Она в его сознании как основной инстинкт существовала со дня рождения. В него без памяти влюблялись девочки, начиная с детского сада. Это мое утверждение не гипотетическое, а основанное на признании известной художницы-шестидесятницы Татьяны Киселевой, которая находилась в одной детсадовской группе со Святославом.
Ему пришлось, как ни прискорбно мне это признать, из-под палки им же созданных обстоятельств упорно и на протяжении всей своей жизни изучать науку другую – науку расставания и в ней постоянно совершенствоваться.
Не могу сказать, что подобное легкомысленное поведение находило поддержку у его родителей. Предположу, что он долгое время маскировал от мамы и папы непреодолимую тягу к женскому полу и скрывал свои амурные похождения. Потому-то особых претензий к нему со стороны родителей не было. От учебы Святослав не отлынивал. Учился прилежно и проявлял особый интерес к гуманитарным наукам, особенно к литературе и истории. Конечно, ему трудно было сравниться со своим отцом, который обладал феноменальными познаниями в литературе, истории музыки и в культурных связях между западнославянскими народами. Не угнаться ему было за ним и во владении иностранными языками. Игорь Федорович знал их великое множество. По крайней мере, доклады делал на шести живых иностранных языках и на одном мертвом – латинском.
Так уж сложилось, что Святослав в детстве не был склонен к занятиям музыкой. Он почувствовал радость и облегчение, когда его родители наконец-то отступили от своего желания научить его игре на фортепьяно. Однако от этой утопической родительской затеи была и некоторая польза – приобщение его к миру музыки. Ему в конце концов понравилось ходить на концерты в Большой зал консерватории.
Святослав Бэлза окончил знаменитую среднюю специальную школу № 1 в Сокольниках, так называемую первую английскую, с углубленным изучением английского языка. Отмечу, что география, литература, анатомия преподавались в ней на английском языке. Остальным предметам школьной программы придавалось не менее серьезное значение, хотя уроки по ним велись на русском языке. Школу открыли с одобрения Сталина в 1949 году. Первых преподавателей в нее набирали из учителей с опытом работы в школах при советских миссиях за границей. Послевоенное время потребовало подготовки специалистов с безукоризненным знанием иностранных языков.
