Само собой возникла, как тема разговора, история наших семей. Я вспомнил своих пращуров: прадеда-поляка и деда-литовца. Слава – своих. Буквально незадолго до этой встречи мы от общества «Знание» читали лекции во Львове и посетили местное старое кладбище. Там я увидел могильные плиты с барельефами похороненных людей, очень похожими на моего друга. Я припомнил тогда Славе слова его отца Игоря Федоровича, которые услышал, находясь у них в гостях, о том, что высшей Божьей милостью он почел бы не иметь собственной могилы, как его отец, сгинувший непонятно где во время Великой смуты. Уже одного этого признания мне хватило, чтобы понять трагедию Славиной высококультурной и работящей семьи. При всей своей закрытости и понимании, куда занесла их род судьба, его отец не эмигрировал. Верой и правдой ради сохранения культуры служил новому государству рабочих и крестьян. Недаром в статье «Генеалогия „Мастера и Маргариты“», опубликованной в сборнике литературно-теоретических исследований «Контекст. 1978», Игорь Федорович Бэлза, рассуждая о письме М.А. Булгакова, посланном И.В. Сталину, написал: «Булгаков не оправдывался в этом письме, а обращался за защитой к людям, к которым в том же приснопамятном 1930 г. обратился, уходя из жизни, Маяковский с письмом, начинавшимся словами: „Товарищ правительство…“ И слова из „Баллады о синем пакете“ Николая Тихонова: „Но люди в Кремле никогда не спят“ (а людям этим русские писатели крепко верили) – невольно вспоминаются, когда читаешь записанный Е.С. Булгаковой со слов писателя его разговор с И.В. Сталиным, позвонившим Булгакову через три недели после того, как письмо было отправлено».
Когда вера «этим людям» иссякла в самом Игоре Федоровиче Бэлзе, мне хронологически трудно определить. Что касается Славы, могу сказать более-менее точно. Я вспоминаю его реакцию на смерть Леонида Ильича Брежнева 10 ноября 1982 года. В тот день мы прилетели с лекциями в Улан-Удэ. В связи с трауром наши лекции были отменены. Было холодно. Мы сидели в номере гостиницы и выпивали. Я предложил выпить за упокой души преставившегося, как моего друга вдруг взорвало. Что я услышал от Славы в адрес Генерального секретаря, лучше не цитировать. Все-таки у Л.И. Брежнева остались внуки и правнуки. Скажу только, что такой ругани в его адрес и созданной им системы «ты – мне, я – тебе» больше я от своего друга никогда не слышал. А ведь Леонид Ильич был самый благодушный человек из всех советских вождей и призывал нас зажить по-человечески. Беда, вероятно, состояла в том, что некоторые люди понятие «жить по-человечески» воспринимали тогда и воспринимают сейчас по-особому: жить, исходя из своих шкурнических интересов.
Позже, в 1989 году, я написал о нас стихотворение, назвав его «Карма». И посвятил его Святославу Бэлзе:
За разговором между чаем на эту тему и на ту
я в этих людях ощущаю затягивающую пустоту.
Вокруг шустрят шуты и нежить, толпятся жадно у клоак.
Они хотят себя утешить хоть чем-нибудь, хоть кое-как.
Они хотят отведать славы, отнять, что было у других.
И как их пакостны забавы, и как опасен сговор их,
злодейский, подлый и неправый… Людей не ставит ни во грош
вся обнаглевшая орава болотистых и ржавых рож!
Гогочет, бродит, куролесит, рычит поганый зоосад.
И почему к ним в стаю лезем, входя в неистовый азарт?
Какое нас гнетет возмездье, за что нас наказал Господь?
Но тянемся быть с ними вместе, единую почуяв плоть.
Все наши прадеды и предки – ханжи, распутники, врали,
как хищники в железной клетке, навечно заперты в крови,
не чьей-нибудь, а нашей, нашей, которая течет едва.
И с этой тягостной поклажей идти вперед не год, не два,
а вечность, не теряя разум, – какая силища нужна!
А жизнь пропащая нежна… Нас воскрешает раз за разом.
Общность политических взглядов, несмотря на их относительность в перспективе времен, людей сближает. Но дальнейшая судьба нашей страны еще только готовила нам сюрпризы. Некоторые знамения, предвещавшие грядущие перемены, были нами зафиксированы в той же столице Бурятии – Улан-Удэ. Именно по приезде в этот город меня и Славы с лекциями от общества «Знание» тут же уходили в лучший мир последующие Генеральные секретари КПСС: Ю.В. Андропов 9 февраля 1984 года и Константин Устинович Черненко 10 марта 1985 года. Эти закономерные случайности заставили нас призадуматься. Все-таки Бурятия край не простой, с буддийскими святынями. По отдельности мы в Улан-Удэ появлялись, но вместе – больше никогда! К тому же началась «перестройка». А жизнь Михаила Сергеевича Горбачева мы берегли, как свою собственную. Никто из нас в то время и подумать не мог, что вскоре появится недоношенный капитализм, зачатый недоразвитым социализмом.
Славу еще со школьных времен интересовали всякие феномены и необъяснимые явления. Меня тоже. В его библиотеке находилось много книг об искусстве и литературе позднего Средневековья и Возрождения. Символика оккультизма получила значительное распространение в творениях Иеронима Босха, Питера Брейгеля Старшего, Альбрехта Дюрера, Алигьери Данте, Франсуа Рабле. Во время наших совместных поездок мы делились друг с другом своими познаниями о тайной доктрине Раккоци, именуемого графом Сен-Жерменом, об Алессандро Калиостро, он же Джузеппе Балсамо, о сподвижнике Петра Первого Якове Вилимовиче Брюсе (он же Джеймс Дэниэл), о Елене Петровне Блаватской. А уж историю рыцарей ордена тамплиеров, розенкрейцеров, франкмасонов и крестовых походов мы с ним знали не хуже чем историю родной страны. В каком-то смысле, несмотря на не совсем молодой возраст, из него и меня не исчез романтический и авантюрный дух нашей юности. Ветры суровой действительности его из нас не выдули.
На девятый день после ухода Святослава из жизни его друзья, среди которых были и те, о ком я уже рассказывал, посетили его последний приют на Ваганьковском кладбище. Когда мы уже уходили, сильный порыв ветра буквально сдул с соседней могилы букет цветов и бросил его к ногам Лилии Белой. Так Слава в последний раз воздал дань уважения хозяйке гостеприимного дома, в котором мы провели немало счастливых часов.
Иллюстрации
Святослав Бэлза, 1947 год
С мамой Зоей Константиновной, Москва, 1947 год
