Использование образа Дон Кихота встречается у Анны Ахматовой («Санчо Пайсы и Дон Кихоты и, увы, содомские Лоты смертоносный пробуют сок…»
[50]), у Эдуарда Багрицкого («Пунцовый рак, как рыцарь в красных латах, как Дон Кихот, бессилен и усат»
[51]). Стихи в тексте «Дон Кихота» переводили М.А. Кузьмин и М.Л. Лозинский. Автор «Гренады» помимо уже цитировавшейся «Испанской песни» написал еще в 1930 г. в столь характерной для него грустно-иронической манере стихи, посвященные Дон Кихоту
[52]. Такие стихи есть и у С.Я. Маршака:
Пора в постель, но спать нам неохота.
Как хорошо читать по вечерам!
Мы в первый раз открыли Дон Кихота,
Блуждаем по долинам и горам.
Нас ветер обдает испанской пылью,
Мы слышим, как со скрипом в вышине
Ворочаются мельничные крылья
Над рыцарем, сидящим на коне.
Что будет дальше, знаем по картинке:
Крылом дырявым мельница махнет,
И будет сбит в неравном поединке
В нее копье вонзивший Дон Кихот.
Но вот опять он скачет по дороге…
Кого он встретит? С кем затеет бой?
Последний рыцарь, тощий, длинноногий,
В наш первый путь ведет нас за собой.
И с этого торжественного мига
Навек мы покидаем отчий дом.
Ведут беседу двое: я и книга,
И целый мир неведомый кругом
[53].
Мог скончаться от великой скорби идальго Алонсо Кихана, но бессмертен, как все прекрасное, Дон Кихот.
Кто говорит, что умер Дон Кихот?
Вы этому, пожалуйста, не верьте:
Он неподвластен времени и смерти,
Он в новый собирается поход
[54].
Дон Кихота справедливо причисляют к «вековым образам». Славный рыцарь и его оруженосец шагнули со страниц романа Сервантеса в мировую литературу и зажили в ней самостоятельной жизнью. Прозаики, поэты, драматурги, обращаясь к книге Сервантеса, сплошь и рядом существенно отступают от канвы романа, нередко заставляют Дон Кихота совершать новые подвиги и терпеть новые поражения, а Санчо Пансу изрекать новые сентенции. Немало подтверждений этому можно найти и в русской поэзии. Каждый художник стремится внести что-то свое в понимание образа Дон Кихота, обладающего удивительной притягательной силой, и этот образ не статичен – он развивается во времени. Может даже меняться традиционный внешний облик Дон Кихота: у советского поэта он может выступать нашим современником —
не в доспехах и не со шпагой,
а в рабочем своем пиджаке…
[55]Павел Антокольский, воспевший мужество Дон Кихота, выразил уверенность, что
Рыцарь Печального Образа прочен,
Путь впереди бесконечен
[56].
Чем же объясняется эта «прочность» Дон Кихота, вера в «бесконечность его пути», высказанная поэтом? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вспомнить, что на протяжении многих веков существования литературы в ней всегда господствовали высокие идеи справедливости и морально-этической правоты. Именно это во многом определило и характер обширных международных связей нашей культуры. Особенно сильный отклик в сердцах нашего народа всегда находили люди, боровшиеся за правду, и те художественные образы, к которым можно было бы отнести пушкинские слова: «Над вымыслом слезами обольюсь…» Дон Кихот принадлежит как раз к числу тех вымышленных образов, жизненность которых ощущается благодаря воплощенным в них идеям. Битва с ветряными мельницами, таз цирюльника вместо рыцарского шлема
[57], десятки других, казалось бы, забавных эпизодов и деталей романа, – все это не более чем литературные приемы, обусловленные жанром, который избрал Сервантес. В основе же образа Дон Кихота лежит неистребимое желание поднимать меч в защиту слабых, угнетенных, обездоленных, во имя справедливости и того торжества правды, борьба за которое проходит лейтмотивом через всю русскую литературу.
Под черным флагом
Конкистадор – в буквальном переводе значит «завоеватель». Так называют испанских авантюристов и наемников, в конце XV – первой половине XVI века поработивших коренное население Центральной и Южной Америки. Пожалуй, самым знаменитым из них стал Эрнандо Кортес, «покоритель Мексики».
Заря XVI столетия, 1502 год. Романтичная, ни с чем не сравнимая, настоящая испанская ночь в Меделине – городе на юго-востоке провинции Эстремадура…
Юный кабальеро, стремивший шаг по слегка посеребренным лунным светом улицам города, торопился, разумеется, отнюдь не на урок опостылевшей латыни. Приблизившись к заветному дому, молодой человек не стал тратить времени на серенаду, а с ловкостью, изобличавшей изрядную тренировку, начал карабкаться по стене к заботливо приоткрытому окошку. Когда юноша почти уже достиг своей цели, он внезапно поскользнулся и с довольно значительной высоты грохнулся на мостовую. Наверху кто-то испуганно вскрикнул, мелькнула женская головка, затем – целомудрие прежде всего! – окно захлопнулось.
