Правда, впоследствии выяснилось, что тексты большинства «посмертных» романов Жюля Верна подверг основательной переделке его сын Мишель, ставший в некоторых случаях анонимным соавтором прославленного отца. Что побудило Мишеля Верна скрывать свое участие в обработке завещанных ему рукописей и выдавать иной раз собственную прозу за отцовскую? Прежде всего коммерческие соображения. Вспомним, что Дюма предлагал обозначить двойное авторство «Шевалье Д’Арманталя», поскольку он воспользовался наброском Огюста Маке (принимавшего позже участие в написании «Трех мушкетеров», «Дюма Монте-Кристо» и других романов). Однако этому решительно воспротивился директор газеты «Ля Пресс», для которой предназначался «Шевалье Д’Арманталь». «Роман, подписанный „Александр Дюма”, стоит три франка за строку, – пояснил он, – а подписанный „Дюма и Маке” – тридцать су»
[59]. Примерно так же соотносились гонорары, которые можно было получить за «сольный» роман Жюля Верна и за роман, написанный им «дуэтом» с сыном.
Шестьдесят пять томов – шестьдесят три романа и два сборника повестей и рассказов – составляют жюль-верновскую серию «Необыкновенные путешествия», вышедшую в издательстве Этцеля. Приступая к ее публикации, издатель одновременно, уверовав в своего автора, начал выпуск «Журнала воспитания и развлечения» для юношества. Журнал этот, соредактором которого стал Жюль Верн, просуществовал с 1864 по 1906 год. «Воспитание и развлечение» – вот слова, которые можно трактовать как девиз творчества автора «Таинственного острова». Ведь развлекая читателя, он неизменно стремится его воспитывать и образовывать.
Название серии – «Необыкновенные путешествия» – точно отражает ее замысел: при всей необыкновенности описываемых событий сюжетную основу здесь составляют путешествия. Задумывая этот цикл, писатель, как сообщалось в предисловии к «Капитану Гаттерасу», ставил себе задачу описать весь земной шар, «резюмировать все географические, геологические, астрономические, физические знания, накопленные современной наукой, и в красочной, занимательной форме создать универсальную картину мира». И в совокупности его романы, действие которых охватывает Европу и Азию, Северную Америку и Южную, Африку и Австралию, Арктику и Антарктику, образуют как бы беллетризованный свод тех знаний, которыми обладал XIX век.
Но Жюль Верн не был бы Жюлем Верном, если бы остался просто популяризатором, пусть даже весьма талантливым. Писатель смело выдвигал собственные проекты, гипотезы, и его прозрения не раз с блеском подтверждались. «Порожденная научными исканиями, фантастика Жюля Верна, в свою очередь, будила научную мысль»
[60], – констатировал советский исследователь и пропагандист его творчества Евгений Брандис. Ученые разных стран и разных специальностей признавались, что выбор профессии, направление поисков, приведших к замечательным результатам, были подсказаны им книгами Жюля Верна. К примеру, К.Э. Циолковский вспоминал: «Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазером Ж. Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания. За желаниями возникла деятельность ума…»
[61]
В 90-е годы прошлого века, когда Жюль Верн был уже маститым автором, в Англии начали появляться фантастические романы Герберта Уэллса. Оба писателя внимательно следили за творчеством друг друга, ощущали литературную близость и вместе с тем явную несхожесть. Их качественное отличие состоит в том, что если Жюль Верн обычно исходил из реального и возможного, то для создателя «Машины времени» правдоподобие не имело решающего значения, для него социальные, философские аспекты фантастики неизмеримо важнее научно-технических.
«Предвосхищение научных изобретений» – важный момент творчества Жюля Верна, но отнюдь не единственная его цель. Вот почему по мере того, как устаревала «техническая» сторона его произведений (неизбежность чего он сам предвидел), ничуть не страдало их художественное достоинство; тускнели идеи научные, сменяясь более дерзкими, но не утрачивала своего значения гуманистическая направленность. Исходя из художественных или нравственных соображений, писатель сознательно допускал зачастую «просчеты» с точки зрения строгой науки или шел на использование заведомо ошибочных гипотез (как, скажем, в «Путешествии к центру Земли»). Его постоянно занимала мысль, не могут ли какие-нибудь научные открытия или достижения техники стать причиной бедствия для человечества, попади они в руки властолюбивого маньяка. Проблема «гений и злодейство» по-разному варьируется им, и каждый раз Жюль Верн предстает как противник войны и деспотизма, своекорыстия и делячества, моральной индифферентности.
Между двумя крупнейшими мастерами научно-фантастической литературы состоялась своеобразная творческая перекличка. В одном из посмертно опубликованных романов Жюля Верна – «Тайна Вильгельма Шторица» – видны следы знакомства с уэллсовским «Человеком-невидимкой». А в «Первых людях на Луне» английского писателя мистер Бедфорд прямо восклицает, когда изобретатель знакомит его с конструкцией шара, способного перенести их на иные планеты: «Как у Жюля Верна в „Путешествии на Луну”?» Чтобы переправить своих героев на Луну, Уэллс попросту придумал «кейворит» – сказочное вещество, непроницаемое для притяжения. Иное дело Жюль Верн. Он подошел к космическому полету как к реальной технической задаче и вместе со своим кузеном профессором математики Анри Гарсе произвел сложнейшие расчеты. Известно выражение: информация – мать интуиции. Информированность Жюля Верна о новейших достижениях науки, его эрудиция поразительны, но не менее поразительна и его интуиция, проявившаяся во многих произведениях, и, быть может, с особенной силой в романах «С Земли на Луну» и «Вокруг Луны». Американский астронавт Фрэнк Борман обратил внимание на примечательное совпадение: его космический корабль «Аполлон-8», сделавший несколько витков вокруг Луны в 1968 году, обладал примерно такими же размерами и весом, что алюминиевый «вагон-снаряд» в жюль-верновской «лунной дилогии», был запущен тоже с Флориды и приводнился в Тихом океане всего в четырех километрах от места, определенного романистом (не говоря уж о том, что экипаж «Аполлона» состоял из трех человек – столько же было посланцев «Пушечного клуба», – и что полет состоялся, как в книге, в декабре). Имя Жюля Верна было присвоено одному из новых открытых кратеров на невидимой с Земли поверхности Луны, первые фотографии которой передала советская ракета за восемь лет до старта «Аполлона» Фрэнка Бормана.
Вымысел Жюля Верна нередко граничит с научным прогнозом. «Все, что человек способен представить в своем воображении, другие сумеют претворить в жизнь», – полагал писатель. В 1895 году читатели получили его новую книгу «Плавучий остров». Оставим в стороне сатирическую направленность романа, обличающего растлевающую власть денег и человеческую тупость (непримиримая борьба левобортников и правобортников, заканчивающаяся гибелью чудо-острова, напоминает войну тупоконечников и остроконечников у Свифта). Обратимся к самой идее создания искусственного острова на стальных понтонах, способного перемещаться в океане при помощи гребных винтов, приводимых в движение электромоторами. Ровно через восемьдесят лет после выхода книги Жюля Верна в японском городе Окинава состоялась международная выставка «Океан: каким ему быть». Павильон устроителей выставки представлял собой плавучий город-остров «Акваполис» площадью 10 тысяч квадратных метров. Так что и жюль-верновский Стандарт-Айленд приплыл из Моря Мечты в Море Реальности…
