Творчество Оскара Уайльда тоже не раз пытались целиком причислить к кругу тех упадочных явлений в культуре и философии сумеречной эпохи конца XIX – начала XX века, которые принято обозначать термином «декаданс». Но умонастроению Уайльда чужды безнадежность и чувство отвращения к жизни, он не смаковал «красоту угасания», а испытывал восторг при встрече с красотой цветущей, полнокровной и отчаяние, боль – при виде того, как ее попирают или пренебрегают ею. Недаром дендизм он определил как «утверждение абсолютной современности Красоты». На зыбкой почве болезненно воспринимавшейся им буржуазной действительности «конца века» взращивал он не эфемерные пустоцветы декаданса, а броские – в духе времени – «цветы зла», рассеивающие семена добра.
Исповедовавшаяся им религия Красоты была отчасти позой, но Уайльд принадлежал к тому типу щедро одаренных артистических натур, для кого нет ничего естественнее позы, кто всю жизнь играет какую-то роль, ежеминутно ощущая себя на сцене «человеческой комедии». Избранная им роль апостола эстетизма позволяла высказывать откровенно еретические для добропорядочного викторианца мысли. Глубоко человечная сущность его мироощущения и творчества четко вырисовывается под легким флером игры ума и слов, эпатирующих деклараций и парадоксов. У него есть критический этюд «Истина масок», – маска Оскара Уайльда скрывала живой и трепетный лик Поэта.
Он заявлял, что эстетика выше этики, что художник не моралист. Но вопреки этому многие созданные им произведения содержат художественно убедительный урок нравственности. Таковы его сказки (особенно «Молодой Король», «Счастливый Принц», «Рыбак и его Душа»), в которых присутствует не только восхитительная «ложь» настоящего искусства, но и прозрачный «намек» – учиться любви и состраданию к людям, преодолевать эгоизм. Таков в конечном итоге и «Портрет Дориана Грея», где вовсе не заключена проповедь индивидуализма и аморализма, как полагали еще при жизни автора иные критики, а показано жизненное крушение человека, следующего этим установкам. Вот почему Фрэнсис Скотт Фицджеральд писал дочери: «„Дориан Грей“, в общем-то, лишь несколько возвышенная сказка, которая полезна подросткам лет семнадцати, потому что побуждает их кое о чем серьезно подумать (на тебя она оказала такое же действие, как в свое время на меня)»
[72].
Пусть порою сам Уайльд путал Красоту с красивостью, но обитал он не в башне из слоновой кости и не в сказочном «гранатовом домике»: он жил в реальном мире, и его остро занимало все, что происходило вокруг. «Ничего нет опаснее для молодого художника, чем какая-нибудь концепция идеальной красоты: она неукоснительно поведет его или к мелкой красивости, или к безжизненной абстракции, – говорил сей «профессор позы» студентам в лекции «Ценность искусства в домашнем быту». – Надо находить идеал в жизни и претворять его в искусстве». Этот рафинированный эстет выступал за то, чтобы «Красота больше не была ограничена беспорядочным собранием коллекционера или пылью музея, но стала, как и должна стать, естественным национальным достоянием всех». Этот интеллектуальный гурман сознавал: «Тот, для кого существует только настоящее, ничего о настоящем не знает. Чтобы понять XIX век, надо понять все века, предшествовавшие ему и внесшие что-то в его облик». И отнюдь не идеализируя свой век, он пытался представить себе, каким может быть будущее.“
Оскар Уайльд охотно преподносил сюрпризы своим современникам. Одним из таких сюрпризов стала публикация в феврале 1891 года – в промежуток между появлениями журнальной и книжной версий «Дориана Цзея» – его обширного эссе «Душа человека при социализме». То, что данное эссе написал автор этого романа, могло быть полной неожиданностью для читателей; но в том, что оно принадлежит перу драматурга, дебютировавшего пьесой «Вера, или Нигилисты», есть определенная закономерность (в эссе, кстати, тоже возникает тема России и русской литературы).
Его можно назвать «салонным социалистом», как это сделал К. И. Чуковский в очерке о нем; легко обнаружить наивность и неверность каких-то его представлений о социализме. Однако нельзя отрицать того факта, что Оскар Уайльд был не только знаком – пусть не слишком обстоятельно – с социалистическими идеями своего времени, но и в известной мере разделял их. Он не столь последователен тут, как его друг, поэт и художник Уильям Моррис, но весьма показательно, что мучительные поиски идеала привели именно к мыслям о социолизме этого рыцаря Красоты, ибо торжество ее да и полное раскрытие каждой личности было невозможно в том обществе, к которому он принадлежал и в котором столь многое не устраивало, раздражало его.
Достаточно привести лишь несколько выдержек из публицистического трактата «Душа человека при социлизме», чтобы убедиться, насколько далеко ушел здесь Уайльд от некогда провозглашавшихся им постулатов «чистого» эстетизма: «Истинная задача – переустройство общества на таких началах, при которых бедность была бы невозможна… Социализм, коммунизм, – назовите это как хотите, – обратив частную собственность в общественную и заменив конкуренцию кооперацией, возродит общество к естественному состоянию абсолютно здорового организма и обеспечит материальное благополучие каждому члену общества… Обладание частной собственностью нередко действует развращающе, и здесь, конечно, одна из причин, вследствие которых социализм стремится избавиться от этого института… Нищета, а не порочность – мать современных преступлений… В настоящее время люди хотят уничтожить бедность и те страдания, которые она влечет за собой… Они полагаются на социализм и на науку как на средства к достижению этого… И человек добьется этого. Ибо человек стремится не к страданию или удовольствию, а просто к жизни. Он стремится жить интенсивно, полно, совершенно. Когда ему можно будет достичь этого, не притесняя других и не испытывая на себе никакого гнета, и когда все виды его деятельности будут ему по душе, он станет могучее, здоровее, культурнее, он станет более самим собою»
[73].
Кое-где в этом трактате просматривается излюбленная уайльдовская поза парадоксалиста, но даже в столь дорогих автору рассуждениях об индивидуализме появляется новый важный мотив. Он подчеркивает, что человек по природе своей общественное существо и что индивидуализм в его понимании совсем не то же, что эгоизм: «Эгоизм всегда стремится создать вокруг себя полное однообразие типа», тогда как индивидуализм стремится уничтожить это однообразие, упразднить «рабство перед обычаем, тиранию привычки и низведение человека до уровня машины».
Социалистическое общество рисовалось ему в самых привлекательных чертах. Пытаясь вообразить картину будущей развитой цивилизации, построенной по законам красоты, справедливости и всеобщего счастья, Уайльд вместе с тем отдавал себе отчет в утопичности иных своих представлений. «Это Утопия? – полемически вопрошал он читателя. – Но не стоит и смотреть на карту, раз на ней не обозначена Утопия, ибо это та страна, на берега которой всегда высаживается человечество. А высадившись, оно начинает осматриваться по сторонам и, увидя лучшую страну, снова поднимает паруса. Осуществление утопий и есть Прогресс».
