«О человеке следует судить по его врагам не меньше, чем по его друзьям», – напомнил писатель в предисловии к тому своих эссе. Враги Грина – Папа Док, Стресснер, Пиночет… А книга-реквием «Знакомство с генералом» имеет знаменательный подзаголовок: «Как я оказался ко всему этому причастным».
На протяжении своей долгой жизни Грэм Грин оказался причастен ко многим важнейшим событиям, происходившим в разных частях света. «Я полагаю, что пессимизм – сомнительная привилегия постороннего, в кармане которого оплаченный обратный билет», – заметил Грин в очерке о Чили, побывав там в период, когда у власти находилось народное правительство Альенде. И хотя его произведения приобретают иногда пессимистический оттенок, надо признать, что Грин нигде не ощущал себя чужим, посторонним.
Порой можно подумать, что, содрогнувшись от увиденного и понятого им, Грин как бы вступает в полемику с вольтеровским «Кандидом» и говорит нам: «Все к худшему в этом худшем из миров». Он отчетливо видит пороки, недуги современного общества, и потому в его книгах непременно содержатся «инъекции» острой социальной критики. Внушительная доза такой критики заложена, к примеру, в книге «Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой» (1980), где писатель вводит нас в паноптикум богатых, но патологически жадных персонажей, для которых придумано уничтожающе-точное прозвище – «жабы». У «жаб», как водится, есть свой «жабий король» – доктор Фишер. Этот внутренне опустошенный магнат, разбогатевший на производстве зубной пасты, развлекается тем, что проводит, как он сам выражается, исследование, есть ли предел жадности у его весьма состоятельных знакомцев. Сей длительный и, прямо сказать, дорогостоящий эксперимент показал, что их жадность сильнее любого унижения, какое только можно придумать.
За столом у доктора Фишера собираются те, у кого богатство умертвило души, и сам хозяин не составляет в этом смысле исключения, хотя и мнит себя намного выше своих гостей. В собственном представлении он хотел бы, вероятно, выглядеть этаким Сатаной, правящим бал, где «люди гибнут за металл». Но сатанизм доктора Фишера – скорее не оперный, а опереточный. И сам он ущербен, обречен, как и породившая его социальная среда: «жабий король» и его королевство появилось на карте «Гринландии» не просто в порыве авторской фантазии, а на твердой почве наблюдений над действительностью. Только действительность эта, как и в «Нашем человеке в Гаване», рассматривается сквозь увеличительное стекло сатирической гиперболизации, что позволяет лучше разглядеть абсурдность воссоздаваемых явлений. В своем безграничном презрении к окружающим доктор Фишер утратил все человеческие черты, став, по сути, такой же «жабой», как и остальные, только раздувшейся побольше. Поэтому он теряет столь важное для Грина право на сострадание. Поэтому отнюдь не случаен его бесславный конец – самоубийство в минуты, казалось бы, наивысшего торжества.
Миру «жаб» противостоят в книге Альфред Джонс и его жена Анна-Луиза, дочь доктора Фишера, столь не похожая на своего отца. Они не поддались разрушительной власти «бешеных денег» и твердо убеждены в том, что в жизни есть ценности поважнее – такие, как любовь и честь.
Художник стремится познать во всех его проявлениях «человеческий фактор», если воспользоваться названием одного из романов Грина, которое вполне можно трактовать как кредо. В основе многих послевоенных произведений писателя лежит тезис, что «большая» политика затрагивает своим крылом жизнь даже самых «маленьких» людей, что нигде и никому не дано укрыться от жаркого дыхания эпохи.
«Человеческий фактор» неизменно присутствует в лучших книгах писателя. Грин заметил однажды: его интересует, «что есть человеческого в тех характерах, в которых человечность наименее очевидна на поверхности». (Интерес этот восходит, в частности, к Конраду.) Умение проникнуть под покров поверхности позволяет ему создавать образы с весьма сложным, парадоксальным психологическим рисунком, как «комедиант» Джонс или «почетный консул» Чарли Фортнум. В «гаитянском» романе Грина авантюрист Джонс настолько входит в роль героя, что находит в себе силы с честью доиграть ее, – и в свете такого финала эта поначалу иронически очерченная фигура обретает некое трагическое достоинство. Точно так же опустившийся престарелый Фортнум в «Почетном консуле» оказывается способным на сострадание и большое, преображающее его чувство к Кларе – девушке из «заведения сеньоры Санчес»; мужественно ведет себя перед лицом смертельной опасности. Недаром доктор Пларр признается в конце романа: «Такое глупое, избитое слово – любовь. Для меня оно никогда не имело смысла. Как и слово „Бог“… Жалкий пьянчужка Чарли Фортнум победил меня в этой игре».
Грешник у писателя сплошь и рядом бывает на поверку в чем-то праведником, а праведник – не без греха. Население «Гринландии» составляют по большей части далеко не одномерные люди и не «люди без свойств». Не одномерен, как обычно у Грина, и пройдоха, авантюрист по кличке Капитан из позднего романа «Капитан и враг» (он трогательно заботится о своей жене Лайзе, ради которой готов на все). В автобиографической книге «Часть жизни» Грин написал, что если бы искал эпиграф для всех своих романов, то выбрал бы слова Роберта Браунинга: «Нам интересны те, кто балансирует на опасной грани – честный вор, нежный убийца, суеверный атеист…»
Подводя итоги своему 60-летнему творчеству, писатель издал в 1989 году антологию эпиграфов к созданным им книгам, снабдив ее авторским комментарием с пояснением, почему те или иные строки были выбраны в каждом конкретном случае. Тщательно подбираемые эпиграфы, созвучные его миросозерцанию и атмосфере романов, дают ключ к углубленному постижению произведений Грина. «Сути дела» предпосланы слова Шарля Пеги: «Грешник постигает самую душу христианства… Никто так не понимает христианства, как грешник. Разве что святой». К «Почетному консулу» взят многозначительный эпиграф из Томаса Гарди: «Все слито воедино: добро и зло, великодушие и правосудие, религия и политика…» Красноречив и эпиграф, найденный для «Монсеньора Кихота» (1982) в шекспировском «Гамлете»:«… сами по себе вещи не бывают хорошими или дурными, а только в нашей оценке».
В «Монсеньоре Кихоте» описано сопровождающееся бесконечными беседами путешествие по дорогам Испании, предпринятое в наши дни на допотопном автомобиле – «Росинанте» – двумя старыми друзьями: католическим священником и коммунистом – экс-мэром Тобосо, новоявленными Дон Кихотом и Санчо Пансой. Предостерегая от отождествления себя с кем-либо одним из героев (что он делает, скажем, во вступлении к «Комедиантам», подчеркивая: Браун – это не Грин), писатель «растворяется» одновременно во многих из них. Его восприятие окружающей действительности по природе своей многосоставно.
Герои гриновского романа прекрасно сознают, что их убеждения «разделяет глубокая пропасть», но это не мешает отцу Кихоту предаваться мечтаниям о том, «как они будут ехать дальше и дальше, как будет крепнуть их дружба и углубляться взаимопонимание, и даже наступит такой момент, когда их столь разные веры придут к примирению».
Оба они – и монсеньор Кихот и Санчо – знают о грехах и ошибках своих «партий», о преступлениях, творившихся порой под сенью креста или серпа и молота, – но это не умаляет их веры в высшие идеалы. «Мне кажется, что вы больше верите в коммунизм, чем в партию», – говорит Кихот мэру, а тот отвечает ему: «Я примерно то же самое собирался сказать про вас, отче: что вы, похоже, больше верите в католицизм, чем в Рим». Этот обмен репликами заставляет вспомнить слова доктора Мажио из его предсмертного письма в романе «Комедианты»: «Коммунизм, мой друг, это нечто большее, чем Марксизм, так же как Католицизм – нечто большее, чем Римская Курия…»
