Валерий Ворона: Он был очень органичен. Такое впечатление, что он не разделял сцену и быт. Он везде был прост в общении и всех вокруг себя умел расшевелить. Меня он с самого первого нашего знакомства сначала называл «господин президент», хотя мы только что создали фонд и в должности президента я существовал без президентской рати. По структуре, конечно, президент, но как таковой коллектив у меня отсутствовал. Просто создана была структура, как полагалось по уставу. Потом он стал называть меня «господин ректор», когда меня избрали на эту должность. Это уже был 2004 год. При нем плечи расправлялись. Причем он это говорил без всякой иронии. Хотя что-то такое дружеское в этом было. При людях, конечно, говорил «Валерий Иосифович». Иногда просто «Валера» при обычном общении или в застолье. Нельзя сказать, что он на сцене был один, а в жизни другой. Ему не надо было себя кем-то представлять. Он был действительно крупной личностью. Вот есть Большой театр. А есть Большой Бэлза.
Игорь Бэлза: Хорошая метафора. Возможно, вы вспомните один-два случая из вашего неформального общения, которые могли бы показать его человеческие качества?
Валерий Ворона: Однажды я позволил себе некоторую нетактичность. Может быть, даже наглость. Когда мы вручали стипендию в клубе «Монолит», я встал рядом с ним на сцене, чтобы что-то рассказать о стипендиатах и так далее. Я с ними, их учителями и родителями общался, но всю информацию о них не записал, чтобы отдать Святославу Игоревичу. Вот почему смело решился на парный конферанс. Сейчас я уже понимаю, что, если бы вместо него был кто-то другой, наверное, меня бы в порошок стерли. Он же отнесся к этому абсолютно спокойно, даже меня несколькими словами поддержал, как-то хорошо пошутил. Все это происходило в присутствии Мстислава Ростроповича. Бэлза поддерживал людей в критических для них ситуациях. Он знал их недостатки, но ценил за присущие им достоинства. Он понимал, что в человеке ценно и чем он интересен. Он выделял в людях их лучшие качества. Наверное, это свойство его натуры привлекало к нему людей.
Игорь Бэлза: Вот мы сейчас как раз подошли к вопросу, на какие особенности его поведения вы обратили внимание?
Валерий Ворона: Я обратил внимание, что в нем отсутствовало раздражение. У многих звезд двуличие в порядке вещей. В глаза говорят одно, отвернешься на минуту – скажут другое. Я никогда не слышал, чтобы он о ком-то говорил что-то плохо. Я сам наблюдал, как великие музыканты, улыбаясь, говорят комплименты, потом отходят в сторонку и говорят всякие пакости. У Святослава Игоревича ничего подобного не замечал. Он был очень цельный человек. Для него существовал какой-то внутренний кодекс порядочности, которому он всегда следовал. Мне кажется, он никогда не изменял своим принципам. При этом он был не заносчивым, простым в общении и доступным. Он знал грань, где есть Бэлза, а где уже не Бэлза.
Игорь Бэлза: Думаю, вы знаете, что Святослав Игоревич – автор большого количества предисловий, послесловий к шедеврам мировой классики. Общение с ним повлияло как-то на ваш круг чтения?
Валерий Ворона: Конечно, повлияло. Другое дело, что я понимал: такого объема информации мне не запомнить и такого кругозора, как у него, мне не достичь, потому что я веду другую жизнь и отдаю себе отчет, что подобные знания накапливаются с малолетства. Это была его профессия. Но то, что он показывал и о чем рассказывал, воспринималось как открытие необъятного мира. В книжном море он выбирал, что может в нем нас заинтересовать. Называл нам неизвестные имена. Я прочитал много книг, на которые без его подсказки не обратил бы внимания. Когда мы готовились к концерту, размышляли, что и за чем должно идти и как это лучше объявить, я говорил: «Вот хотелось бы того-то и того-то». Он тут же находил точные слова и аргументы, которых я сам бы никогда не нашел.
Игорь Бэлза: Часто ли в беседах с вами Святослав Игоревич рассказывал о своей семье, об отце Игоре Федоровиче, о маме Зое Константиновне, о нас, его детях?
Валерий Ворона: В основном о своем отце, о детях меньше. Но, собственно, на эти темы мы даже не говорили. Времени на это не было. Но об отце он часто вспоминал. Ведь его труды были известны. Часто рассказывал о нем, о его влиянии на него, о его контактах с учеными и музыкантами, о Польше много рассказывал. Но чтобы о каких-то бытовых вещах, такого не помню. Может быть, кому-то другому и рассказывал, но не мне. Я знал, что у него есть дети. Вот и все. Наверное, эта тема не предназначалась для широкого круга. Скорее она была для тех людей, с кем он с юных лет общался. Они знали его семью и его жизнь более подробно, чем я.
Игорь Бэлза: О каких увлечениях Святослава Игоревича вам известно? Возможно, у вас были общие увлечения?
Валерий Ворона: У меня в молодости были, и связаны они со спортом и кино.
Игорь Бэлза: Может быть, Святослав Игоревич пытался заинтересовать вас своими увлечениями?
Валерий Ворона: Нет, не пытался. Мне казалось, что среда, в которой он живет, полностью поглощает все его время. Я даже не мог себе представить, что он еще чем-то может заниматься. Может быть, я просто был не в курсе его дел, но я видел, что он все время находился в том же кругу, что и я. Каждый день концерты, каждый день мероприятия в разных городах. У него постоянные заседания где-то в верхах, в разных творческих советах. Честно говоря, я даже сейчас не могу представить, какие увлечения у него могли быть. Кроме чтения, когда находил свободное время. Охотой или рыбалкой, как мне кажется, он не интересовался.
Игорь Бэлза: О том, что отец, как он себя называл, был библиофилом, об этом, я думаю, многим известно. У него действительно была огромная библиотека. Я, когда смотрю на такое количество книг с его отметками на страницах, не представляю, как все это можно было прочитать Помимо всего прочего, у отца была безумная любовь к котам и их изображениям.
Валерий Ворона: Об этом я слышал.
Игорь Бэлза: Более того, благодаря еще одному его другу, директору музея А.С. Пушкина, в 2015 году мы сделали выставку, посвященную памяти отца, где представили только часть его коллекции статуэток котов. А в доме жил, когда я родился, Бастик Первый, а потом его сменил Бастик Второй, когда я уже подрос. Наверное, Бастик Второй напоминал отцу о его родителях, о моих дедушке и бабушке. Он был как связующий мостик. Отец очень горевал, когда его не стало. Он даже выключил мобильный телефон на два дня. Я предположил, что он на даче, и поехал к нему. Не смог дозвониться.
Валерий Ворона: Как-то раз я его подвозил домой на Ленинский проспект. Он мне о своем коте рассказывал. У меня была русская борзая собака, и в тех дворах, где он жил, был собачий клуб. Мы туда частенько подъезжали на машине после мероприятий, и вот в такие моменты он что-то рассказывал. Особо времени не было что-то рассказывать о личной жизни.
Игорь Бэлза: О ком из выдающихся музыкантов, режиссеров, дирижеров, постановщиков, артистов он говорил с особым восхищением?
Валерий Ворона: Мне кажется, он настолько хорошо знал историю русской музыкальной школы, что современных музыкантов и музыкантов прошлого он относил к людям одного круга. Он между ними не делал различия. Когда он говорил о давно ушедших людях, он говорил о них как о своих близких друзьях. Он обо всех говорил с восхищением. Мне кажется, он дружил с Николаем Петровым, Юрием Башметом, Виктором Третьяковым и Владимиром Крайневым. Это крупные музыканты того периода, о котором я говорил. Святослав Игоревич понимал их значение для русской и мировой музыкальной культуры. Говорить о том, кто лучше, а кто хуже, – нет особого смысла. Он о многих гениальных музыкантах знал еще с детства, ведь они приходили к ним в дом, общались с его отцом Игорем Федоровичем Бэлзой. Информация об этих людях у него была широкая и разнообразная.
