В Харькове Фигнер чувствовала себя в полной безопасности. Из агентов-профессионалов и предателей-перевертышей в лицо ее знал только В. Меркулов, находившийся в то время в Петербурге. Учли это и жандармы, а потому организация «случайной» встречи Меркулова и Фигнер превратилась в дело нехитрой полицейской техники. 10 февраля 1883 г. Вера Николаевна вышла из дома в 8 часов утра и направилась с визитом по двум знакомым адресам. Пройдя несколько шагов, она увидела выходящего из-за угла человека. Вот они поравнялись, и Меркулов – это был он, – улыбнувшись, произнес: «Здравствуйте, Вера Николаевна!» Она так растерялась, что механически ответила: «Здравствуйте», – и пошла дальше. Только теперь в голове заметалась спасительная мысль: «Резко броситься во двор…» Однако перед ней и сзади нее уже выросли жандармы. Этот арест, плюс аресты Ашенбреннера, Рогачева, Похитонова, Буцевича, фактически означал конец «Народной воли» – последней крупной организации революционного народничества. Однако судейкинско-дегаевская сага имела небезынтересное продолжение.
Аресты руководства «Народной воли» поневоле способствовали росту авторитета Дегаева в революционной среде. Он играл роль единственного, находящегося в России, представителя старого ИК, издавал «Листок “Народной воли”», проводил совещания, вербовал новые силы. Ситуация запуталась настолько, что народовольцы, переставшие понимать, откуда может грянуть гром, начали подозревать друг друга в неосторожности, а то и в прямом предательстве. Поначалу их подозрения пали на М. Калюжную, а затем – на К. Степурину. Обе они, не вынеся бойкота и молчаливого презрения товарищей, покончили жизнь самоубийством. В конце концов разговоры о неблагополучии в революционной среде достигли слуха представителей радикальной эмиграции.
По поводу своих подозрений в отношении Дегаева первой с эмиграцией поделилась Н. Салова, а в середине 1883 г. в Швейцарию к Тихомирову приехала Е. Серебрякова, которая прямо обвинила Дегаева в предательстве. Чуть позже тот и сам посетил швейцарского изгнанника и то ли от раскаяния, то ли от тщеславия признался в сотрудничестве с Судейкиным. Он, естественно, постарался сделать вид, что не жандармский подполковник руководит им, а Дегаев надеется использовать Судейкина в интересах «Народной воли». Выглядели его объяснения настолько жалко и неправдоподобно, что провокатору никто не поверил. Однако между ним и руководством народовольцев было заключено соглашение, согласно которому Дегаев обязывался помочь революционерам убрать своего шефа-жандарма, а они гарантировали предателю сохранение жизни и выезд за пределы империи.
Для выяснения всех обстоятельств дела и восстановления сети действительно народовольческих, а не псевдореволюционных кружков, в Россию был командирован не принадлежавший ни к одной партии демократ-одиночка Г.А. Лопатин. Пока отметим лишь то обстоятельство, что Герману Александровичу самому пришлось уличать Дегаева во лжи, поскольку Тихомиров дал тому слово никому не рассказывать об их сделке, а потому дегаевской саги о побеге Лопатин не знал. Беседу с предателем Лопатин провел весьма профессионально.
Во время обеда в ресторане он попросил собеседника рассказать о своем побеге из-под ареста. Тот, недоумевая (он и представить себе не мог, что Тихомиров сдержал слово и не открыл Лопатину правды), поведал, как ему удалось засыпать глаза конвоиру табаком. Лопатин попросил показать ему это чудодейственное средство и увидел на ладони собеседника крупный турецкий папиросный табак. Им засыпать глаза человеку невозможно, для этого годится только мелкий (махорка, нюхательная смесь) табак. О чем Лопатин Дегаеву назидательно и поведал.
Как бы то ни было, в середине декабря 1883 г. особый инспектор секретной полиции подполковник Судейкин был убит на конспиративной квартире, где он обычно встречался со своим тайным агентом Яблонским (Дегаевым). Приговор привели в исполнение народовольцы Н. Стародворский и В. Конашевич. Дегаев же, как и уговаривались, был переправлен в Европу, а оттуда в Северную Америку, так как в Старом Свете он оставаться не хотел, здесь его могла настигнуть месть родственников и друзей преданных им товарищей. В США он стал профессором математики в одном из учебных заведений Южной Дакоты, где благополучно и умер в 1921 г. под именем Александра Пелла.
Лопатин же, решив одну задачу, занялся второй – попытался вылечить революционное подполье от судейкинской заразы, наладить работу типографии, объединить разрозненные кружки в единую организацию. За короткое время ему удалось сделать достаточно многое, но в октябре 1884 г. на Невском проспекте в Петербурге Лопатин был арестован, причем столь хитроумно, что не успел уничтожить хранившиеся у него документы. 11 листков тончайшей бумаги содержали в себе конспиративные данные (фамилии, адреса, явки и т. п.). Этот арест прозвучал финальным аккордом в деятельности «Народной воли».
Теперь, когда мы добрались до конца нашего разговора о деятельности народовольцев, пришло время подвести некоторые итоги. Радикалы 1870-х гг., как и их предшественники, настойчиво подчеркивали, что действовали исключительно в интересах народа. Поэтому начнем именно с отношений революционеров и трудящейся России. Здесь радикалов ждали и чаемые ими радости, и горькие разочарования. Общий вывод можно сделать такой: прочность царистских иллюзий, непробиваемость наивного монархизма крестьянства не были приняты народниками во внимание в должной мере, если точнее, то они просто не нашли противоядия от этой, с их точки зрения, напасти.
Они попытались как-то преодолеть данное обстоятельство, но выход нашли весьма своеобразный. Чтобы раскрыть указанное своеобразие, приведем отрывок из разговора, состоявшегося в 1881 г. между убежденным пропагандистом Д.М. Рогачевым и членом ИК «Народной воли» А.И. Зунделевичем. «Скажите, Зунделевич, – спросил Рогачев, – что вы имели в виду, посягая на жизнь царя, которого в народе еще признавали освободителем?». «Мы думали, – ответил тот, – что оно (убийство Александра II. – Л.Л.) произведет мощный толчок, который освободит присущие народу силы и послужит началом социальной революции». «Ну а если бы этого не случилось и народ социальной революции не признал… Как и вышло в действительности…Что тогда?» Зунделевич задумался, как бы в колебании, а потом ответил: «Тогда… мы думали… принудить».
Правда, неплохо для демократа, противника захвата власти революционной партией и борца за народное счастье? Нет, нет, были у радикалов 1870-х гг. и успехи. Недаром вожаками российских рабочих и руководителями стачек стали В.П. Обнорский, П.А. Моисеенко, П.А. Алексеев, А.Н. Петерсон, бывшие в свое время участниками народнических школ и кружков. Однако в целом народные чаяния и программные требования радикалов существовали как две непересекающиеся параллельные линии. Иначе вряд ли могло и быть, ведь, как мы уже говорили, вопрос о надеждах народных масс, их представлениях об идеальном государственном устройстве является одним из самых трудных для исследователей и политиков-практиков.
Что же оставалось? Оставалось, видимо, оправдывать применяемые радикалами средства самыми высокими целями. Цели же, вырвавшись за границы разумного, начали в полной мере править бал, оправдывая любые средства. И началось: око за око, казнь за казнь, провокация за провокацию. На последнем следует остановиться особо, и вот почему. Обман, мистификация, шантаж, даже некоторые проявления террора могут быть, при желании, списаны на болезнь роста общества, на состояние аффекта, в котором находилось его радикальное крыло, на неловкие действия властей, с трудом приспосабливавшихся к внятным, но не до конца ясным последствиям преобразований 1860—1870-х гг. С провокацией подобные оправдания не проходят.
