Военная карьера Орлова складывалась достаточно успешно и, что немаловажно, проходила на глазах императора. Войну 1812 г. он начал в чине штабс-ротмистра, а закончил в 1815 г. генералом, получив за три года четыре чина. Капитуляция Парижа, документ о которой Орлов составлял вместе с представителем французской армии, стоила ему четырех бессонных ночей и принесла чин генерал-майора.
После войны 28-летний генерал стал одним из доверенных лиц Александра I и выполнил ряд серьезных дипломатических поручений, в том числе и по урегулированию конфликта между Норвегией и Швецией. С 1818 г. Михаил Федорович становится начальником штаба корпуса в Киеве, а с 1820 г. командует дивизией в Кишиневе. Он всегда рассчитывал только на себя, на свои силы и собственный интеллект. Это качество не может не вызывать уважения, но иногда оно подводит человека, внушая ему излишнюю самоуверенность, убеждение, что все остальные не правы или просто недостаточно подготовлены к серьезной деятельности.
Он и в своей общественной полулегальной – полунелегальной деятельности стоял как-то особняком, выглядел, хотя и могуче, но одиноко. Сначала (еще до образования Союза спасения) Михаил Федорович вместе с генералом Дмитриевым-Мамоновым мечтал поднять солдат против царя и крепостного права. Услышав об этом, поэт-партизан Денис Давыдов насмешливо, но с грустью писал: «Как он (Орлов) ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть самовластие в России. Этот домовой долго еще будет давить ее, тем свободнее, что… она сама не хочет шевелиться».
Орлов был близок со многими членами Союза спасения и… и ничего. Он становится членом Союза благоденствия, но, кажется, только затем, чтобы приехать на съезд Союза в Москве и произнести громоподобную речь о необходимости немедленного революционного выступления. Для его успеха он предлагал завести типографию, где начать печатать прокламации и фальшивые деньги, чтобы привести страну к финансовому краху. Речь Орлова вызвала всеобщее удивление и замешательство, но не имела никаких последствий. Хотя нет, одно последствие она имела. Декабристы и позднейшие исследователи долго спорили, зачем Михаил Федорович выступил с такими, прямо скажем, провокационными предложениями?
Создается впечатление, что он намеренно сторонился существующих тайных организаций, хотя формально продолжал числиться членом Союза благоденствия. Видимо, Орлова привлекала возможность единолично направлять революционную работу, быть и в ней самому по себе. Такая возможность ему представилась в 1820 г., когда он стал командовать 16-й дивизией, расквартированной в Кишиневе. Здесь Орлов принялся за поголовное обучение солдат грамоте и счету по ланкастерской системе. Скоро в его школах обучалось 1800 человек. В Кишиневе он отдает свои знаменитые приказы по дивизии, запрещающие жестокое обращение с солдатами и грозящие наказаниями нерадивым командирам полков и рот. Здесь его боготворят молодые офицеры, а рядовые называют «отцом». Корпусной командир генерал Сабанеев, завидуя и сердясь на вольнодумца, нарекает 16-ю дивизию «орловщиной».
Как Михаил Федорович рвался на помощь грекам, восставшим под предводительством князя Ипсиланти против турецкого ига! Не пустили. Более того, в 1822 г. его отстранили от должности командира дивизии с приказом «оставаться по армии». Так Орлов и жил сам по себе, не сближаясь с товарищами по тайным декабристским организациям и не соглашаясь на повышение по службе. В свое время его прочили на пост начальника штаба гвардии. «Что мне делать в Петербурге? – пишет в ответ на эти слухи Михаил Федорович А.Н. Раевскому. – Как я возьму на себя должность, которую оставить можно только вследствие опалы, занимать только по милости? Вы меня знаете: похож ли я на царедворца и достаточно ли гибка моя спина для раболепных поклонов?»
Кажется, сама судьба оставляла Орлова рядом с событиями, не давая ему активно вмешаться в них. 13 декабря 1825 г. С.П. Трубецкой, диктатор восставших, отправляет в Москву, где живет Михаил Федорович, кавалергарда Свистунова с письмом. Но последний, узнав о крахе заговора, послание уничтожает. Орлов же пытается еще что-то сделать: грозит правительству, благославляет Муханова на убийство нового императора… 21 декабря 1825 г. следует арест Орлова. Он готов, казалось, ко всему, на следствии молчал или отговаривался незнанием, не подозревая, что его брат Алексей – один из спасителей Николая I на Сенатской площади вымолит ему прощение.
А что ему было с ним делать? Все последующее: легкая ссылка, прощение, жизнь – представляли собой кошмар медленного умирания. А.И. Герцен, видевший эту агонию, вспоминал: «От скуки Орлов не знал, что начать. Пробовал он и хрустальную фабрику заводить, на которой делались средневековые стекла с картинами, обходившиеся ему дороже, чем он их продавал, и книгу принимался писать “О кредите”, нет, не туда рвалось сердце, но другого выхода не было. Лев был осужден праздно бродить между Арбатом и Басманной, не смея давать волю своему языку».
Вообще-то дело обстояло еще хуже. Михаил Федорович стал мишенью для насмешек (правда, в хорошей компании, но от этого не легче) городских острословов. По Москве поползли стишки:
Михаил Федорыч Орлов
И Петр Яковлич Чадаев
Громят из Клуба град Петров,
Витийствуя меж дураков,
Разбойников и негодяев.
«Декабрист без декабря» метко бросил кто-то в адрес П.А. Вяземского, друга многих революционеров 1825 г. С еще большим основанием эту фразу можно отнести на счет Михаила Федоровича Орлова. До конца жизни он вспоминал друзей и знакомых, томящихся в Сибири.
И никто не знал, что те из них, кто вернется после амнистии, переживут Орлова на 20–25 лет. Поистине – бездеятельность убивает вернее каторги.
Никита Михайлович Муравьев
Читая роман «Война и мир» и памятуя о том, что ему предшествовала работа Л.Н. Толстого над несостоявшимся произведением о декабристах, невольно начинаешь гадать, кто из реальных дворянских революционеров мог бы стать прототипом героев известной эпопеи. На роль Пьера Безухова, на мой взгляд, существует лишь один претендент – Никита Муравьев. Может быть, это и покажется кому-то спорным. Безухов не был военным, не очень ловко чувствовал себя в салонах, отдал дань лихому гусарству, всем этим отличаясь от Муравьева.
Но какая-то внутренняя, психологическая связь между ними есть. Во всяком случае, решительность и патриотизм, мягкость и образованность, желание понять причины событий, этакое жизненное любопытство – у них совершенно одинаковые. В августе 1812 г. 16-летний юноша, Никита Муравьев, получивший блестящее образование, бежал из дома, чтобы примкнуть к авангарду русской армии и драться с французами.
В нескольких десятках верст от Москвы в нем заподозрили французского шпиона. Действительно, молодой человек, разглядывавший карту, на которой была нанесена примерная дислокация русских войск, вызывал у крестьян обоснованные подозрения. Бдительные селяне связали «лазутчика» и доставили в Москву. Приключение могло закончиться совсем уж трагически, если бы Никита не успел прервать своего гувернера, который, случайно встретив странную процессию, вздумал обратиться к воспитаннику по-французски. А так, после допроса у генерал-губернатора Москвы Ф. Растопчина и объяснений матушки, недоразумение было исчерпано. Никиту даже поблагодарили за проявленный патриотизм.
