Был ли у дворянских радикалов план выступления на 14 декабря? Конечно, и мы о нем уже упоминали. Теперь давайте вглядимся в него подробнее. План предусматривал создание трех отрядов, перед каждым из которых была поставлена ясная задача. Один из них, под командованием Якубовича, должен был захватить Зимний дворец и тем самым изолировать Николая Павловича и его семью от верных престолу сил. Второй, под руководством Булатова, должен был взять Петропавловскую крепость, являвшуюся гвардейским арсеналом. К тому же артиллерия крепости держала под прицелом весь центр столицы. Наконец, третий, во главе с Трубецким, предъявлял ультиматум Сенату и заставлял его подписать Манифест, составленный диктатором восстания.
В Манифесте провозглашалось «уничтожение бывшего правления», крепостного права, рекрутчины, объявлялось введение суда присяжных, уравнивание всех граждан в правах, устанавливались свобода слова, печати, занятий, всеобщая воинская повинность, отменялась подушная подать. Все чиновники в государстве уступали место выборным народом лицам. Естественно, что монарх не мог произвести всех этих изменений, поэтому учреждалось правление из 2–3 человек, которые и должны были обеспечить свободные выборы высшего законодательного органа. Именно этот орган – Великий собор (или Учредительное собрание) – и решал вопрос о форме будущего государственного устройства и о земле как важнейшей проблеме российской жизни.
Короче говоря, Трубецкой разработал план военного захвата Петербурга, причем план совершенно реальный. В этих условиях положению Николая I трудно было позавидовать. Он уже изучил бумаги покойного императора, в которых содержались доносы Шервуда, Бошняка-Витта и Майбороды. Пользуясь анализом ситуации, проведенным декабристом Розеном, можно сказать, что «Николай видел в одном краю России брата своего Константина… во главе лучшей армии… по устройству и обучению, в другом краю А.П. Ермолова с обстрелянными и порохом пропитанными своими кавказцами, в Петербурге напрасно заподозрили К.И. Бистрома, идола гвардейских солдат, и еще Н.С. Мордвинова и М.М. Сперанского… на юге он видел в Тульчине и Белой Церкви генералов и полковых командиров Пестеля, Бурцова, Абрамова… А.З. Муравьева… Такие сведения… заставляли невольно призадуматься…».
Не только призадуматься, но и впасть в полупанику-полуотчаяние. В ночь с 13 на 14 декабря Николай отправил в Таганрог начальнику Генерального штаба Дибичу достаточно характерное послание: «…завтра поутру я – или государь, или без дыхания. Я жертвую собой для брата. Но что будет в России? Я вам послезавтра, если жив буду, пришлю… с уведомлением, как все сошло». Помимо прочего, интересно, которого из братьев имел в виду Николай – умершего Александра или здравствующего Константина?
Как же обстояло в этот день дело у декабристов? Восстание 14 декабря оказалось в основном развалом принятого руководством общества плана выступления. Начался этот развал накануне восстания, вернее, в ночь перед ним. Винить в этом только Якубовича, Булатова или Трубецкого совершенно бессмысленно. Северное общество подошло к моменту восстания с планом выступления, но без какого бы то ни было единодушия по поводу послереволюционного устройства страны. Победа, как это ни странно, страшила многих декабристов не меньше поражения. В таких условиях на точное выполнение самых блестящих планов заговора рассчитывать трудно.
Приведем краткий перечень мнений, циркулировавших среди северян: Рылеев поддерживал республиканское устройство России; В.И. Штейнгейль предлагал бескровное отстранение Николая от власти и возведение на престол вдовствующей императрицы Елизаветы Алексеевны; к такому же исходу выступления склонялся и Трубецкой; Батеньков был сторонником правления некой новой аристократии; Оболенский (начальник штаба восстания!) размышлял, вправе ли декабристы «покушаться на переворот, не зная мнения большинства населения»; Якубович, претендовавший на роль главы переворота, называл все последующее за вооруженным столкновением с властью «дурачеством». При таких обстоятельствах выполнение плана восстания и победа мятежников могли быть только чудесной случайностью.
Днем 13 декабря заговорщики узнали от Батенькова (сведения из дома Сперанского!), что на следующий день назначена переприсяга правительственных учреждений и войск Николаю I. После этого ими овладело чувство, лучше всех выраженное И. Пущиным: «Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов». Началось судорожное сколачивание рядов заговорщиков в некий ударный кулак, повлекшее за собой и первые потери. Полковники Миллер и Тулубьев не решились поддержать восстание, а ведь первый из них был ни много ни мало начальником караула Зимнего дворца. В шесть часов утра 14 декабря Каховский категорически отказался взять на себя роль цареубийцы, и одновременно Якубович предупредил, что он не поведет моряков на Зимний дворец, так как боится прослыть в глазах сограждан палачом. Это и было началом конца.
В 7.30 Петр Бестужев, Каховский, Оболенский, Михаил Бестужев покинули квартиру Рылеева, чтобы попытаться поднять распропагандированные декабристами роты и батальоны столичного гарнизона. В Сенате в это время уже читали завещание Александра I и отречение Константина от престола. К 8.00 Сенат и Синод закончили присягать новому императору, члены их разъехались по домам, началась присяга Николаю I в полках.
В десятом часу становится окончательно ясно, что план восстания исполнен не будет. Трубецкой понял, что бой проигран, началась импровизация на заданную тему, вернее, не продуманный захват города, а бунт, мятеж в их классически российском варианте. В 10.30 Московский полк, оставив за собой раненного Щепиным-Ростовским командира полка генерала Фредерикса и командира одного из батальонов полковника Хвощинского (они пытались удержать солдат от участия в восстании), двинулся на Сенатскую площадь. Его вели Александр и Михаил Бестужевы и Щепин-Ростовский.
К 11.00 не присягнули Николаю, кроме московцев, Финляндский и лейб-гвардии Гренадерский полки, да Морской экипаж. С этого момента руководство восстанием сосредоточилось в руках Рылеева, Пущина и Оболенского, так как Трубецкого декабристы нигде не могли найти. Когда Московский полк выходил на площадь, провалилась попытка поднять измайловцев. Капитан Богданович, командир 2-й роты этого полка, попытался увлечь за собой солдат, но безуспешно, и в ночь с 14 на 15 декабря он покончил жизнь самоубийством.
Около 12.00 Рылеев, Оболенский, Пущин и А. Бестужев собрались возле московцев, выстроившихся в каре. Пока Бестужев заверял солдат, что к ним на помощь вот-вот подойдет Морской экипаж, перед каре появился генерал Милорадович. Он напомнил гвардейцам о славе русского оружия, показал шпагу с дарственной надписью Константина и поклялся, что тот действительно отрекся от престола. Солдаты прекрасно знали генерала, героя Отечественной войны 1812 г., и его слова могли смутить их. Момент складывался критический для обеих сторон. Мотивы поведения генерала ясны: он, ранее затеявший присягу Константину и подтолкнувший к этому Николая, или в одиночку должен был прекратить мятеж, или потерять лицо, как генерал-губернатор столицы. Его прежнее поведение могло быть расценено императором как одна из причин смуты.
Ситуацию разрядил выстрел Каховского, который смертельно ранил Милорадовича, и удар штыком Оболенского, подстегнувший лошадь генерала. Вскоре после этого на Сенатскую площадь вышел в полном составе (1100 человек) Морской гвардейский экипаж. Вел его Николай Бестужев в расстегнутом мундире и саблей наголо. Чуть ранее подоспела 1-я рота Гренадерского полка, выведенная Сутгофом, – силы восстания росли.
