Но теперь заговорщики уже имели против себя один пехотный и два кавалерийских полка, которые успел собрать Николай I. К началу второго часа пополудни император рискнул попробовать против декабристов кавалерийские атаки. Конная гвардия попыталась охватить каре восставших с двух сторон: от Адмиралтейства и от Сената. Но атака сорвалась главным образом потому, что солдаты и с той, и с другой стороны не хотели стрелять и рубить друг друга.
Около 14.00 Панову удалось вывести из казарм три роты лейб-гвардии Гренадерского полка. Путь их на Сенатскую площадь был весьма любопытен и заслуживает особого упоминания. Складывается впечатление, что когда Оболенский принял руководство восстанием на себя, то на захват Зимнего дворца вместо Морского экипажа он отрядил именно лейб-гренадер. Им удалось прорваться во двор Зимнего, и судьба восстания могла измениться в последний раз, ведь под угрозой оказалась царская семья. С такими заложниками можно было вести переговоры с Николаем I. Однако Панову не удалось захватить дворец, этому помешали гвардейцы-саперы, шефом которых был сам новый император. Он специально не взял их с собой на Сенатскую площадь, поручив тысяче саперов защищать Зимний дворец.
Лейб-гренадеры, подойдя от Зимнего дворца к Сенатской площади, с примкнутыми штыками пробились через оцепление кавалергардов, не слишком-то сопротивлявшееся этому, и присоединились к восставшим. Была уже половина третьего дня, каре стояло около 4 часов при температуре воздуха –8 градусов. Оно разрослось до 3000 человек, но держать строй становилось все труднее, солдаты, одетые лишь в мундиры, замерзли. Полковник Стюрлер попытался уговорить своих гренадер вернуться в казармы, но был ранен сначала легко Оболенским, а затем, смертельно, Каховским.
Весы еще качались. Николай по-прежнему не решался подавить восстание силой: и позиция была невыгодной для кавалерийской атаки, и уверенности в поддержке столь решительных действий гвардией не было никакой. В шахматах такое положение на доске называется цугцванг – любой ход ведет к ухудшению позиции той стороны, которая проявила активность. К восставшим по очереди выезжали петербургский митрополит Серафим и его киевский коллега Евгений, великий князь Михаил Павлович (в него стрелял В.К. Кюхельбекер, но пистолет дал осечку), генерал Левашов, командующий Гвардейским корпусом генерал Воинов. Переговоры каждый раз заходили в тупик. Четыре часа одни полки стояли против других. Правда, генерал Сухозанет привел Николаю артиллерию, но император не решался пустить ее в дело.
Конечно, ждать темноты для властей было опасно, но и последствия приказа расстрелять из пушек мятежников представлялись непредсказуемыми. Ведь стоило артиллеристам отказаться исполнять это распоряжение, или любому правительственному полку возмутиться стрельбой по «своим» – все могло рухнуть. Так и продолжалось странное «стояние»: 3 тысячи солдат на площади, 12 тысяч – вокруг нее. Восставшие могли только ждать, их бездействие было обусловлено неразберихой в руководстве восстанием и превосходящими силами противника. У Николая же еще оставался, пусть и трудный, но выбор.
Монарх продолжал колебаться, послав к декабристам еще одного парламентера – командующего артиллерией генерала Сухозанета. Трудно сказать, зачем это было сделано. Сухозанет имел устойчивую репутацию человека настолько морально нечистоплотного, что ожидать от его миссии что-либо, кроме криков: «Подлец!» – и беглого огня по генералу, было очень трудно. Вернувшись от каре восставших, взбешенный парламентер предложил Николаю решиться на артиллерийский обстрел мятежников.
В пятом часу дня Николай, наконец, отважился отдать приказ открыть огонь из трех орудий по каре на Сенатской площади. Солдаты-артиллеристы действительно отказались стрелять «в своих», и к орудиям были вынуждены встать офицеры. Их отделяло от восставших всего несколько сотен шагов, и залпы картечи сразу смешали боевые ряды декабристов. Солдаты побежали в окрестные дворы, на невский лед. Вдогонку за ними бросилась кавалерия…
В Петербурге все было кончено. Оставалось подвести итоги этого дня. 14 декабря в столице погиб 1271 человек: 1 генерал, 18 офицеров, 262 солдата и 903 человека, из числа, как говорилось в полицейских отчетах, «черни». Обычная история – от вооруженных столкновений, особенно в крупных городах, больше всего страдают не его участники, а мирное население.
В то время как в Петербурге и Москве разворачивалась массовая охота за революционерами, на Украине все еще только начиналось. Правда, Пестель к тому моменту был уже арестован. 13 декабря ему вручили приказ дежурного генерала по 2-й армии Байкова немедленно прибыть в штаб. Когда Пестель явился к генералу, тот объявил его арестованным и запер у себя на квартире, приставив к дверям караул.
Здесь же, у Байкова, Пестель виделся с С. Волконским. «Будь спокоен, – сказал глава Южного общества, – я ни в чем не сознаюсь, хотя бы на кусочки меня изорвали, только спасайте “Русскую Правду”». Пестель оставался на юге до 26 декабря 1825 г., отвечая на вопросы следствия полным отрицанием. Он убеждал допрашивающих в своей непричастности к тайному обществу, даже старался вызвать у них сомнения в самом существовании такового.
Почему Павел Иванович не отдал приказа о начале восстания на Украине? Видимо, потому, что ждал сигнала из Петербурга. Мы уже говорили о том, он не видел самостоятельного значения восстания в провинции, власть нужно было брать в столице. 23 декабря до Тульчина дошла весть о разгроме декабристов в Петербурге. С точки зрения Пестеля, все планы радикалов рухнули, их движение потерпело сокрушительное поражение.
Так, правда, думали далеко не все декабристы, и многое теперь зависело от решительности руководителей Васильковской управы. Вторую половину декабря Матвей и Сергей Муравьевы-Апостолы провели в разъездах с целью выхлопотать у генерала Рота отпуск в Москву для Бестужева-Рюмина. Заезжали они и к Артамону Муравьеву – члену Южного общества, командиру Ахтырского гусарского полка. О разгроме восстания в Петербурге братья узнали в дороге, но это известие их не смутило. Тем временем 25 декабря на балу у командира Черниговского полка полковника Гебеля члены тайного общества Сухинов, Кузьмин, Щепило, Соловьев услышали о приезде жандармов, у которых был приказ об аресте братьев Муравьевых-Апостолов. Они поняли, что настал момент для выступления, и решили арестовать Гебеля. Однако по случаю Рождества солдаты разбрелись по деревням, и начать восстание немедленно не было никакой возможности, а без этого арест полковника представлялся глупой авантюрой.
Тогда они предложили Бестужеву-Рюмину постараться обогнать жандармов и предупредить Муравьевых о грозящей опасности, а Обществу Соединенных Славян начать готовиться присоединиться к южанам. Бестужеву-Рюмину действительно удалось настичь братьев у Артамона Муравьева и сообщить им о готовящемся аресте. Сергей Муравьев-Апостол решил как можно быстрее добраться до своего полка и, «скрывшись там, узнать все обстоятельства…». Однако они доехали только до деревни Трилесы, где квартировала 5-я рота Черниговского полка. Здесь братья и были арестованы Гебелем и посажены под караул.
Офицеры-декабристы Черниговского полка, узнав о происходящем, бросились в Трилесы и с помощью верных им солдат освободили Муравьевых-Апостолов (полковник Гебель был при этом ранен). Вот в таких условиях 29 декабря 1825 г. Сергей Муравьев-Апостол решил начать восстание на юге. Прежде всего, следовало поднять весь Черниговский полк, находившийся в городке Василькове. Сделать это удалось достаточно просто – пропаганда декабристов среди солдат начинала давать свои плоды. Дальнейший маршрут мятежного полка напоминает восьмерку, что позволяет проникнуть в планы и расчеты восставших. Зигзаги и неожиданные повороты его движения были предопределены одним – попыткой перетянуть на свою сторону новые воинские части. В то же время надо отметить, что члены Общества Соединенных Славян требовали привлечь к восстанию крестьян, а Муравьевы-Апостолы и другие офицеры всячески этому противились. Иными словами, единства в мыслях и действиях не было и у южан.
