Говорят, что Александр I, ознакомившись с доносом Грибовского, задумчиво произнес: «Не мне их судить». По поводу этой фразы поговорим чуть позже, а пока заметим, что если император не стал немедленно карать декабристов, то следить за ними приказал с удвоенным вниманием.
Весной 1825 г. унтер-офицер Украинского уланского полка Иван Шервуд познакомился с членом Южного общества Ф. Вадковским. Шервуд действовал уже с помощью умелой провокации, уверив декабриста, что военные поселения на Украине охвачены недовольством и среди офицеров в них давно составилась тайная организация. Вадковский рассказал доносчику о существовании такого же общества во 2-й армии, и в мае 1825 г. Шервуд отправил в Петербург знакомому лейб-медику Я. Виллие запечатанный конверт на имя императора. Александр I немедленно вызвал доносчика в столицу, встретился с ним, но тот ничего не мог добавить к изложенному в письме.
Начальник Генерального штаба Дибич попытался успокоить императора, уверяя его, что все, написанное унтер-офицером, выдумка. Царь ответил: «Ты ошибаешься, Шервуд говорит правду, я лучше знаю людей». Дальнейшая провокация была придумана в Петербурге и получила Высочайшее одобрение. Притворившись непримиримым противником правительства, Шервуд должен был внедриться в тайное общество. Одновременно было дано указание перлюстрировать всю корреспонденцию Вадковского.
Вновь встретившись с декабристом в сентябре, Шервуд бодро отрапортовал ему, что лично принял в тайное общество в военных поселениях 47 штабс– и обер-офицеров, а также двух полковников. Однако дальнейшего развития провокация не получила, отчасти потому, что в связи с болезнью императора декабристам стало не до новых членов тайного общества, отчасти потому, что южане настороженно отнеслись к чересчур удачливому унтер-офицеру.
После разгрома восстания Шервуд особым указом Сената получил титул «Верный» и был переведен в лейб-гвардии Драгунский полк. Появился у него и герб, на котором в верхней половине красовался вензель Александра I в солнечных лучах под двуглавым орлом, а в нижней – рука, выходящая из облаков со сложенными для присяги пальцами. Несмотря на сверхпатриотическую символику, герб не вызвал у современников особо теплых чувств к его обладателю. Однополчане прозвали Шервуда – Скверный, а потом и вовсе дали собачью кличку Фиделька. Он был вынужден срочно перевестись в жандармы, получил инспекционное задание на Украине, но наломал там таких дров, пытаясь сколотить тайное общество под эгидой Корпуса жандармов, что вскоре был уволен.
Однако Шервуд на этом не остановился. Он, видимо, по привычке направил донос вел. кн. Михаилу Павловичу, в котором обвинил Корпус жандармов вообще и заместителя начальника III отделения Л.В. Дубельта, в частности, в непрофессионализме. По классическим канонам бюрократических дебрей его донос было поручено разобрать… именно Дубельту. В результате Шервуд 10 лет провел в Шлиссельбургской крепости и получил помилование почти одновременно с декабристами, которых сам же и предавал. Умер он в Петербурге в крайней бедности, почти в нищете.
По роду своей деятельности доносчика-провокатора Шервуд был тесно связан с генерал-лейтенантом графом Виттом, о котором необходимо упомянуть особо. Иван (Ян) Осипович Витт – сын польского генерала и гречанки, фаворитки знаменитого Потемкина-Таврического, не знал толком ни своей национальности, ни то, какого он вероисповедания. Граф возглавлял полицию в южных губерниях и руководил украинскими военными поселениями. Характеристика, данная Витту современниками, по-своему уникальна: малограмотный, ленивый, интриган с организаторскими способностями, донжуан, карьерист, мастер провокации и к тому же нечист на руку.
Именно ему удалось в 1825 г. завербовать в тайные агенты Александра Бошняка, натуру художественную, одноклассника В.А. Жуковского. Бошняк был знаком с Карамзиным, владел несколькими иностранными языками и слыл за «своего» в кругу передовых людей. В своем новом качестве он действовал теми же провокационными методами, что и Шервуд.
В Южное общество ему помогло проникнуть знакомство с подпоручиком В. Лихаревым. Бошняк стал вести с Лихаревым и Давыдовым переговоры о присоединении к тайному обществу самого Витта, который «гарантировал» выступление в заранее обговоренное время 40 тысяч военных поселенцев. Однако у Ивана Осиповича была настолько устоявшаяся репутация негодяя, что руководство южан с ужасом отвергло любое сотрудничество с ним. Бошняка «раскусили», сведения к нему перестали поступать, и тогда родилась «сага», авторами которой можно считать Лихарева, Бошняка и Витта.
Дело в том, что пылкий подпоручик-декабрист в разговорах с провокатором сильно преувеличил мощь тайного общества, говоря, что в него входят десятки генералов, полковников и адмиралов. Бошняк, приукрасив в свою очередь этот рассказ, передал его Витту, тот – в Таганрог императору. В результате Александр I оказался лицом к лицу с «могучим» заговором. Не будем забывать, что он и без того уже был выведен из равновесия рассказом Шервуда. Поэтому в его фразе: «Не мне их судить», – звучит не только покорность судьбе (не мне, сыну, участвовавшему в заговоре против отца, судить заговорщиков), не только признание собственной губительной нерешительности (он сам обещал России реформы, вплоть до конституции), но и признание того, что он не в силах подавить столь мощный заговор.
После расправы с декабристами Бошняк, распоясавшись, просил себе в награду два гражданских чина сразу. Сошлись на чине коллежского асессора в Иностранной коллегии и премии в 3 тысяч рублей. Известно, что летом 1826 г. Бошняк отправился в Псковскую губернию с открытым ордером на арест А.С. Пушкина. Арестовать поэта было приказано в случае хотя бы одного достоверного известия о его вольнодумных разговорах с окружающими. Однако войти в историю рядом с именем Пушкина Бошняку так и не пришлось. Позже он успел еще поучаствовать в подавлении польского восстания 1830–1831 гг. Возвращаясь из этой экспедиции, Бошняк умирает при невыясненных обстоятельствах.
Последним доносом, поступившим в Таганрог, было сообщение о деятельности Южного общества, полученное от капитана Вятского полка Аркадия Майбороды. До этого он служил в лейб-гвардии Московском полку, откуда из-за предосудительных поступков был переведен в армию и попал в полк к Пестелю, где вскоре стал его любимцем. Майборода сумел многое узнать о Южном обществе, но до поры почему-то молчал. В 1825 г. Пестель отправил его в Москву для получения полковых денег и кое-какого имущества. Промотав казенные деньги в старой столице, Майборода решился на донос. В нем он назвал 46 фамилий декабристов, упомянул и о двух зеленых портфелях, в которых хранилась «Русская Правда». Донос Майбороды не многое добавлял к тому, что уже было известно правительству, но он явно ускорил арест Пестеля.
По восшествии на престол Николая I предатель в награду переводится в лейб-гвардии Гренадерский полк. Из-за бойкота однополчан Майборода вскоре вновь оказывается в армии, попадает на Кавказ, где дослужился до чина полковника. Человек этот, видимо, страдал клептоманией, поскольку, являясь уже командиром полка, в 1844 г. вновь растратил полковые деньги и, желая избежать суда, покончил жизнь самоубийством.
Доносы упомянутых выше предателей и провокаторов сыграли зловещую роль во время следствия над декабристами. Часто именно с них начиналось обвинение революционеров, именно они позволяли следователям делать вид, что властям известно о тайных обществах очень и очень многое. Из всех членов Следственной комиссии лишь один – А.И. Чернышев – имел дело с доносчиками до конца января 1826 г. Об этом человеке стоит сказать подробнее, ведь о судьях декабристов, как о личностях, мы знаем не так уж и много. Он мог бы войти в историю России как удачливый дипломат или умелый и дерзкий офицер, но… Что настораживает при первом же знакомстве с карьерой светлейшего князя? Наверное то, что Александр Иванович не брезговал никакими средствами для перескакивания со ступеньки на ступеньку служебной лестницы.
