Книга Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров, страница 37. Автор книги Леонид Ляшенко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров»

Cтраница 37

Но даже в таких условиях многие декабристы старались не сдаваться на милость победителей. Великий князь Михаил Павлович, в шутку конечно, но все-таки просил не приглашать его на допросы Н. Бестужева, боясь, как он говорил, обратиться в «бестужевскую веру». М. Орлов вызывающе показывал на следствии: «К несчастью, их (декабристов. – Л.Л.) обстоятельства созрели прежде их замыслов, и вот отчего они пропали…» Слова «к несчастью» Николай I дважды подчеркнул и поставил после них одиннадцать (!) восклицательных знаков, а закончил чтение показаний Орлова огромным двенадцатым.

Трудно сказать, как и почему выбрал свой способ защиты Д. Завалишин, но способ этот был уникален. Сначала ему удалось уверить следователей, что он не состоял в тайном обществе, и его отпустили на свободу. Будучи арестован вторично, Завалишин упорно стоял на том, что проник в общество, чтобы выдать его правительству, и свернуть его с этих показаний оказалось невозможно. Более традиционной, но тоже эффективной была защита Г. Батенькова, который постоянно то признавал, то отрицал одни и те же факты, окончательно запутав следователей. Свою линию вел и И. Пущин, непрерывно выдумывая мифических капитанов, якобы принявших его в тайное общество, а затем переходя к полному запирательству. Когда в мае 1826 г. он начал давать чистосердечные показания, те уже не могли ничего прибавить к сказанному его товарищами гораздо ранее. Очень неприятными для следствия стали допросы М.С. Лунина, но об этом мы поговорим в свое время.

Если же вернуться к тем, кто с самого начала был искренен с императором и Комитетом, то надо принять во внимание еще несколько обстоятельств. Кто-то из декабристов, особенно в начале следствия, надеялся открыть глаза властям предержащим на злоупотребления во всех сферах жизни России и ее общее бедственное состояние. Кто-то из них считал ниже своего достоинства лгать, изворачиваться даже перед следователями (а может быть, особенно перед следователями). Пестель, судя по всему, вел разговор уже с нами, потомками, вел через голову Комитета и императора, губя тем самым и себя, и товарищей. Ответы Рылеева на «вопросные пункты» похожи на продолжение линии жертвенности («Ах, как славно мы умрем!»), отстаивание того убеждения, что человек, участвовавший в восстании, взявший на себя ответственность за судьбу народа, должен отвечать за свои поступки до конца.

Думается, что разговоры о растерянности, слабости, а отсюда излишней откровенности декабристов сильно преувеличены, во всяком случае, явно нуждаются в уточнении. Можно говорить об идеализме, неопытности, тактических ошибках, но поведение их на следствии выглядит вполне объяснимым, а иногда и строго продуманным. Показательно, что полную картину по всем интересующим его эпизодам Следственный комитет составил только в апреле – мае 1826 г., то есть спустя четыре-пять месяцев после начала допросов. Так или иначе, к лету 1826 г. документы по делу декабристов были подготовлены и направлены императору. В приложениях к столичным газетам 12–13 июня опубликовано «Донесение Следственной комиссии», вслед за ним были составлены «Свод показаний членов злоумышленного общества о внутреннем состоянии государства» и «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ» – документы, предназначавшиеся для «внутреннего пользования».

1 июня 1826 г. учрежден Верховный уголовный суд для вынесения приговора декабристам. Следствию не удалось представить восстание 14 декабря как выступление цареубийц и приглушить политическое значение этого события, а значит, теперь эта обязанность возлагалась на судей. По распоряжению Николая I в состав суда вошло 72 человека, среди которых оказались Мордвинов и Сперанский. Это была подловатая месть монарха людям, которые разделяли многие взгляды декабристов и намечались ими в состав нового правительства.

Верховный уголовный суд работал в течение сорока дней. На вынесение всех приговоров отводилось всего четыре заседания, то есть декабристов судили практически заочно. 12 июля императору был представлен приговор, подготовленный, по заданию суда, Сперанским. Все осужденные, согласно этому документу, были разбиты на 11 разрядов и одну внеразрядную группу. Суд рекомендовал императору приговорить 36 человек к смертной казни; 19 – к пожизненной каторге; 40 – к каторге (от 4 до 20 лет); 18 – к пожизненной ссылке; 9 – разжаловать в солдаты.

Император, как и обещал, проявил «милосердие», согласился на казнь «лишь» пятерых декабристов и заменил им четвертование повешением. Николай I оказался не только тюремщиком, следователем, судьей, но и палачом дворянских революционеров. Он собственноручно расписал, как должна выглядеть церемония наказания мятежников. Ранним утром 13 июля 1826 г. над осужденными был совершен обряд «экзекуции». В соответствии с разработанным императором ритуалом осужденных ставили на колени и профос (полицейский чин в воинских частях) ломал над их головами подпиленную шпагу в знак разжалования. Делалось это настолько в спешке и грубо, что нескольким декабристам поранили головы. После исполнения «экзекуции» всех, подвергнутых ей, одели в арестантскую одежду и вновь разместили по казематам Петропавловской крепости. Мундиры же и знаки отличия, сорванные с декабристов, сожгли на костре.

Надо отметить, что уже тогда, во время обряда «экзекуции», стало заметно, что Николаю I не удалось сломить дух своих противников. Осужденные, впервые увидевшие друг друга после долгих месяцев заключения, находились в приподнятом настроении, выражали равнодушие, а то и презрение к ритуалу их разжалования. Взбешенный император написал матери, нисколько не заботясь об истине: «Презренные и вели себя как презренные, – с величайшей низостью». Долг, честь гражданина и обязанности верноподданного никак не хотели примириться друг с другом.

В 4 часа утра следующего дня во двор Петропавловской крепости вывели приговоренных к повешению. По приказу Николая I пятерых осужденных на казнь (Пестеля, Рылеева, С. Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского) заживо отпели в крепостной церкви, а после отвели к месту казни. Они были одеты в длинные белые рубахи или саваны, на груди у каждого висела дощечка с надписью: «Государственный преступник». Перед виселицей осужденные в последний раз обнялись, а затем «обряд казни» пошел в соответствии с предначертанным Николаем I порядком…

Однако случилось непредвиденное. Когда выбили скамьи из-под ног осужденных, веревки оборвались, и трое рухнули в яму. Якушкин позже писал, что один из них, кажется, С. Муравьев-Апостол при падении сломал ногу, но все же сумел пошутить: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!..» Другой, Каховский, «просто выругался по-русски». Запасных веревок не оказалось, пришлось посылать в ближайшие лавки, которые из-за раннего времени были закрыты. В конце концов, обряд казни был повторен еще раз, а в ходе исполнения его каждые полчаса в Царское Село, где находился император, отправлялся фельдъегерь с известием, что все обстоит «благополучно».

Днем 14 июля 1826 г. Николай I устроил «очистительное молебствие» в Петербурге на Сенатской площади, возле памятника Петру I. Выведенные на площадь войска построили так же, как они стояли в день 14 декабря 1825 г. После окончания молебна войскам был зачитан приказ, в котором говорилось: «Ныне суд над ними и казнь, им подлежащие, исполнены, и очищены верные полки наши от заразы, нам и всей России угрожавшей». Воспоминания о «друзьях 14-го», казалось, навсегда были стерты из памяти народа.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация