В Нерчинском заводе их не оставили, отправив в Зерентуйский рудник. Место отбывания каторги не имело для Сухинова никакого значения, потому что отбывать ее он вовсе не собирался. Прежде, чем продолжить изложение событий, скажем несколько слов о характере Ивана Ивановича, хотя он и так неплохо вырисовывается из предыдущих строк. Близко знавший его Соловьев вспоминал: «Как теперь смотрю на него: высокий, стройный… Смуглое выразительное лицо, глаза быстрые, проницательные… Но кто знаком с Сухиновым, тот… неохотно с ним расставался. Он отличался особенной простотой… неуклонным постоянством в делах, приветливостью».
Действительно, этот человек, несмотря на неукротимость натуры, поглощенность идеей, умел завоевывать сердца людей. Поселившись в Зерентуе, Иван Иванович на редкость быстро собрал вокруг себя и подчинил своей воле вожаков местной каторги – уголовников-рецидивистов: Голикова, Михайлова, Бочарова. С их помощью Сухинов тайком от начальства купил себе ружье и кинжал, достал пороху, свинца и по ночам на свече лил пули. Вскоре он завел единомышленников и среди каторжников Нерчинского завода.
План восстания, разработанный декабристом, был прост и надежен. Собрать 20 верных людей, ночью напасть на солдатскую казарму, обезоружить караул, арестовать начальство и идти на Нерчинский завод, а дальше – острог за острогом должны были присоединиться к восставшим. Был ли план Сухинова реален? Генерал-губернатору Восточной Сибири А. Лавинскому пришлось собрать в Чите, вокруг которой разместилась основная масса сосланных декабристов, большую часть подчиненных ему воинских частей. Остальные рудники и заводы охранялись из рук вон плохо недисциплинированными инвалидными командами и караулами с неисправным оружием. В рядах же восставших могли оказаться люди, привычные к ратному делу, в том числе солдаты-семеновцы, отправленные в Сибирь. При удачном ходе восстания под Читой и в Чите к нему могли присоединиться офицеры-декабристы. Тогда бы собралась такая сила, справиться с которой в Восточной Сибири было просто некому.
Начало восстания намечалось в ночь с 24 на 25 мая 1828 г. Однако уже в три часа дня 24-го каторжник Казаков выдал планы заговорщиков управляющему рудником. Голиков и Бочаров, перед которыми предатель похвастался своей «верноподданностью», успели расправиться с ним, но изменить уже ничего не могли. В тот же день Голиков был арестован, а Бочаров скрылся. Арестованного пытали несколько дней, но он все отрицал. Затем поймали Бочарова и взялись за него, заодно арестовав и Сухинова. В конце концов, пытки сделали свое дело, и планы заговорщиков стали известны начальству во всей полноте.
Наскоро собравшийся военный суд постановил: наказать Сухинова тремястами ударами кнутом, поставить на лице клейма, а затем повесить. Лепарский, комендант Нерчинских рудников, изменил приговор: «Ивана Сухинова расстрелять». Иван Иванович за несколько дней до казни узнал о приговоре военного суда. О решении Лепарского узнать ему было не суждено.
Для офицера, дворянина, семь раз раненного в битвах с Наполеоном, кнут и клейма являлись неслыханным оскорблением. У Сухинова давно был заготовлен на крайний случай мышьяк. Теперь этот случай наступил, Иван Иванович попытался отравиться в камере, но жизнь не хотела отступаться от этого человека. То ли яда оказалось мало, то ли вышел срок его годности, но отравиться Сухинову не удалось. Тогда он сделал петлю из кожаного ремня, которым подтягивались к поясу кандалы, и повесился. Сокамерники вынули его из петли, но было уже поздно, и Иван Иванович умер в лазарете рудника…
Николай Бестужев, вспоминая о первых годах каторги, писал: «Я сделал все, чтобы меня расстреляли, я не рассчитывал на выигрыш жизни, – и не знаю, что с ним делать. Если жить, то действовать». Он выразил не только свои чувства, но и чувства многих других декабристов. И прежде всего – Ивана Ивановича Сухинова.
Михаил Сергеевич Лунин
Более двадцати лет Лунин был живой легендой, кумиром, примером для подражания дворянской молодежи. Может быть, поэтому его жизнь, как никакая другая, наполнена мифами, слухами, анекдотами настолько, что почти скрыта ими. Когда-то, то ли в 1815, то ли в 1816 году французская гадалка напророчила Михаилу Сергеевичу, что он будет повешен. Лунин, как галантный гусар, ответил, что постарается, чтобы предсказание почтенной дамы сбылось. И действительно, в начале 1826 г. он старался не огорчить гадалку изо всех сил. Великий князь Константин Павлович, привязавшийся к подполковнику гродненских гусар, всячески пытался не допустить его ареста. Когда же стало ясно, что избежать этого не удастся, он отпустил Михаила Сергеевича на силезскую границу, чтобы тот в последний раз поохотился на медведей. Может быть, великий князь и питал надежду, что Лунин сбежит, но тот, разочаровав его, вернулся в Варшаву.
На следствии, пожалуй, только Н. Бестужев и Лунин позволяли себе так шутить над высокими особами, окружавшими их здесь. Вначале Лунин гордо заявил: «Я никем не был принят в число членов тайного общества, но сам присоединился к оному». Далее в ответ на требование назвать имена других заговорщиков Михаил Сергеевич громко возмутился безнравственностью подобного предложения. Он наставительно пояснил, что «в интересах власти» не допускать такого падения дворянской чести. Совершенно добил следователей лунинский ответ на вопрос, откуда он позаимствовал вольный образ мыслей. Подполковник, не задумываясь, отрапортовал: «Из здравого смысла!»
Он лишь усмехнулся, подкручивая усы, услышав приговор: «Осужден на 20 лет в каторжную работу». Когда же объявили, что после ее отбытия он, Лунин, останется в Сибири навечно, только покачал головой и сказал, прибавив себе несколько лет: «Хороша вечность – мне уже за пятьдесят лет от роду». Необходимо подчеркнуть, что Михаил Сергеевич был осужден за очень давние дела, даже не за дела, а за намерение, высказанное за 10 лет до ареста. Однако он никогда не заострял на этом внимания, считая себя полноценным декабристом и желая разделить судьбу товарищей.
1826 год разрезал жизнь Лунина на две неравные части: 39 лет до ареста и 19 лет – после. Но сам он нисколько не изменился, оставаясь и в светских салонах, и в Сибири одним и тем же. Может быть, на каторге на первый план вышло то, чего раньше не замечали: острый ум, логика исследователя, литературный талант. В 1826–1828 гг. эти качества еще не успели ярко проявиться – казематы Свеаборгской и Выборгской крепостей мало способствовали творческой работе. Тогда еще продолжались «чудеса», сопровождавшие Лунина всю жизнь.
Даже отступничество, когда оно было связано с именем Михаила Сергеевича, приобретало оттенок какой-то чертовщины. Муж его сестры Ф. Уваров отрекался от шурина так истово, что вызвал недовольство самого Николая I. Уж очень хотелось Уварову получить лунинское поместье. И вот, когда цель была совсем близка, Уваров исчезает, бесследно растворяется. То ли покончил жизнь самоубийством в каком-то чересчур укромном месте, то ли превратился в странника (по версии некоторых историков, Уваров и есть знаменитый старец Федор Кузьмич).
С 1828 г. Лунин оказывается на каторге в Петровском заводе. Он и здесь удивляет и восхищает людей. Невзлюбив роман В. Гюго «Собор Парижской богоматери», Михаил Сергеевич с редкостным упорством сжег все объемистое произведение по листочку на свече. Смотритель каторжных работ каждый день уходил из штольни, держась за живот от смеха. Это Лунин, прикованный к тачке под землей, ободрял и веселил товарищей.
