Итоги французской революции 1848 г. заставили Герцена отказаться от выстраданных надежд и убеждений. Он, конечно, остался социалистом и революционером, однако решил, что ждать от «мещанской», частновладельческой Европы больше нечего. Говоря шире, Александр Иванович разуверился в значимости политических переворотов вообще. Для него они превратились в удобное оружие в руках буржуазии, то есть в хитроумный обман чаяний народных масс, являвшихся лишь «пушечным мясом» подобных революций. Теперь Герцен приветствовал только социальные перемены, считая их единственно действенными, ведущими к установлению подлинно справедливого строя. Его ощущения тех лет чуть позже точно выразил один из идеологов народничества 1870—1880-х гг. публицист Н.К. Михайловский: «…свобода – великая и соблазнительная вещь, но мы не хотим свободы, если она, как было в Европе, только увеличит наш вековой долг народу».
Отбросив прежние верования, в поисках не то чтобы идеала, но хотя бы зародыша справедливого социального порядка, Герцен обратил свой взор к России, и, как это ни парадоксально нынче звучит, нашел такой зародыш в крестьянской общине. «Мы, – писал он, – русским социализмом называем такой социализм, который идет от земли и крестьянского быта, от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владения и общинного управления… навстречу экономической справедливости, к которой стремится социализм вообще…» Каким образом Александр Иванович пришел к такому выводу и насколько он считал русского крестьянина готовым к переходу на социалистические позиции?
Первотолчок его мыслям был дан, конечно же, работами западноевропейских социалистов-утопистов предшествующего периода. Принципы коллективности (общинности) производства, эгалитаризма (равенства) распределения продуктов и других благ, реального демократизма лежали в основе каждой социальной теории, появившейся в свое время на Западе. Они указывали человечеству общую цель, а имеющийся в России институт крестьянской общины давал, по мнению Герцена, средство для достижения заветной цели. Получалось так, что, следуя по стопам европейских радикальных мыслителей, Россия имела шанс не только обогнать более развитые страны, но и стать своеобразным маяком для всего цивилизованного мира.
Герцена нисколько не смущало то, что Россия, будучи самодержавно-крепостнической державой, осмеливается претендовать на построение социалистического общества. По его словам: «История весьма несправедлива, поздно приходящим дает она не оглодки, а старшинство опытности. Все развитие человеческого рода есть не что иное, как хроническая неблагодарность». Или еще более афористично: «Хорошие ученики часто переводятся через класс». Иными словами, он был уверен в том, что переход России к социализму, минуя капиталистическую стадию развития, нисколько не противоречит законам истории. Что же представляла из себя теория «русского социализма»?
По мнению ее автора, Россию надлежит считать юной страной, чьи граждане полны сил и энтузиазма. Россияне не могли похвастать глубоким осознанием своего богатого прошлого, но зато перед юным народом, только в начале XVIII в., благодаря Петру I, вышедшим на общеисторическую дорогу, открывалось блестящее будущее. По словам Герцена, нет никаких оснований для того, чтобы наша страна в обязательном порядке проходила все те стадии развития, которые прошли «старые» народы Европы. Те на долгом историческом пути наконец-то доработались до понимания необходимости признания определенных социальных идеалов, а в России эти идеалы, не заявляя о себе громогласно, существовали издавна.
Поэтому для нее главной задачей делается развитие начал (общинных порядков), заложенных в русском быте. Для этого их необходимо освободить от контроля старой администрации, начиная с помещика и кончая чиновником. Вот каким непредсказуемым образом аукнулась идея «молодости России», высказанная в середине 1830-х гг. в «Философических письмах» П.Я. Чаадаевым. Впрочем, данная идея оказалась настолько «богатой», что ее разрабатывали не только радикалы, но и либералы. Да и консерваторы без внимания ее также не оставляли.
Антагонистическая социальная структура, характерная для стран Западной Европы, по словам Герцена, изначально не была свойственна нашей стране. Она явилась результатом закрепощения крестьян и реформ великого государственника Петра I, окончательно оторвавших и отгородивших дворянство от остальных сословий. Поэтому российский политический режим не имеет глубоких исторических социальных корней, является искусственным, а значит, никак не связан с требованиями народной жизни. Отсюда главной задачей революционеров является восстановление связи между «двумя Россиями». Сделать же это возможно, только превратив крестьянина в свободного сельского обывателя. В результате тот, не имея традиций частной собственности, станет собственником общинным, коллективным, то есть, по крайней мере внешне, сделается человеком социалистического образа мыслей.
Почему же только внешне? Потому, пишет Герцен, что само по себе наличие общины не гарантирует перехода страны на новые рельсы. Буржуазные порядки Европы России заимствовать, конечно, не нужно, но наука Запада дает средства для того, чтобы осмыслить пути русского развития как в прошлом, так в настоящем и будущем. Иными словами, необходимо соединить быт русского крестьянина, являющегося покамест лишь стихийным социалистом, с европейской наукой (социалистическим учением). Только таким образом можно будет превратить русского крестьянина в социалиста идейного, отчетливо понимающего неоспоримые преимущества нового строя.
Второй (или третьей?) бедой общины Александр Иванович считал подавление (он предпочитал термин «поглощение») общиной личности каждого отдельного ее члена; отсутствие у того возможности жить своим умом и в соответствии с собственными желаниями, возможностями и представлениями. Однако и это, по мнению Герцена, было поправимо. Внесение социалистических (вернее, социальных) идей в освободительное движение в России заметно меняло вектор последнего. Теперь уже недостаточно было требовать осуществления политического переворота. Основной делается жажда социальных перемен, уравнивавших людей не только в правах, но и в их состояниях. В ходе такого переворота должно было разрешиться и указанное выше противоречие: свобода личности крестьянина, с одной стороны, и подчинение ее общинным порядкам, с другой. По словам Герцена: «Вся задача наша теперь состоит в том, чтоб развивать полную свободу лица, не утрачивая общинного владения и самой общины».
Социальная революция в России предполагала уничтожение существующих политических форм, поскольку они противоречили началам общинного самоуправления, были навязаны стране насильно, то есть не являлись органичными, исторически обусловленными. Что должно было прийти им на смену: государство нового типа или вообще некое безгосударственное устройство – Герцен не уточнял. Он в принципе не слишком жаловал законченные схемы, выработанные идеологами в тиши кабинетов, и предпочитал надеяться на коллективное творчество народных масс, проявляющееся в ходе революции. Поэтому его видение будущего политического устройства России выразилось в самой общей формуле: крестьянские общины и рабочие артели в городах должны были объединиться в большие группы, обеспечивавшие прочное экономическое взаимодействие между ними. В политическом же отношении эти группы должны были тем или иным образом соединиться в общем «земском деле».
