И еще Петр Никитич очень спешил, будто сознавая, что ему отпущена совсем короткая жизнь. Впрочем, о себе он думал меньше всего, ему было страшно за Россию, вступившую на путь капиталистического развития. В каждой своей статье он призывал не медлить. Так, в программе журнала «Набат» упорно звучит мысль о необходимости подталкивать события. Нетерпение, порыв, связанные с отчаянием, звучат в каждой строке:
«Поторопитесь же!»
«Такие минуты не часты в истории… Не медлите же!»
«Революционер не подготавливает, а “делает” революцию. Делайте же ее! Делайте скорее! Всякая нерешительность, всякая проволочка преступны!»
Как Ткачев рвался в Россию в конце 1870-х – начале 1880-х гг.! Как старался изо всех сил поддержать деятельность «Народной воли»! С какой горечью писал: «Отвечать на виселицы журнальными статьями чересчур наивно». В глазах современников образ Петра Никитича – легального журналиста и радикала-заговорщика – так и не сложился в единое целое. Да и нам, столько лет спустя, трудно соединить практически несоединимое.
Кружковое безумие
В XIX веке вместо компьютеров были люди.
Из школьного эссе
Теории – вещь, безусловно, замечательная, позволяющая нащупать твердую почву, выбрать спасительную тропинку в бездорожье повседневной жизни. Однако все три идеолога народничества 1870-х гг. поневоле пребывали за границей, а на практике их теории предстояло проверить народнической молодежи, не столько внимательно вглядывавшейся в реалии российской жизни, сколько прислушивавшейся к собственным ощущениям и надеждам. Историк Е.И. Щербакова справедливо отмечает: «Народничество нельзя ограничивать рамками какой-то жесткой теоретической схемы не только потому, что с идейной точки зрения, оно не было монолитным, но и потому, что существенной его чертой было особое настроение, захватывавшее самые широкие слои образованного общества». Особое настроение радикалов – это действительно то, на что следует обратить пристальное внимание.
В самом начале 1870-х гг. желание молодежи действовать вылилось в создание многочисленных народнических кружков. Не имея возможности рассказать о каждом из них, да и не желая чересчур утомлять читателя схожими, по сути, сюжетами, поговорим лишь о наиболее типичных объединениях радикальной молодежи; о тех, что сыграли наиболее важную роль в развитии революционного народничества. История кружка «чайковцев» начинается с возникновения в петербургском студенчестве группы людей, решивших заняться дополнительным самообразованием.
Свое название кружок получил совершенно случайно, по фамилии одного из своих членов. Н.В. Чайковский осуществлял сбор средств для нужд студенчества, поддерживал связи с редакциями газет и журналов, договаривался о проведении благотворительных концертов, то есть был на виду у широкой публики. Вскоре он вообще отошел от революционной деятельности, даже эмигрировал в Америку, а вот его фамилия, примелькавшаяся современникам, запечатлелась в названии кружка. Среди «чайковцев» оказались люди, заслуживающие нашего особого внимания: М. Натансон, С. Перовская, П. Кропоткин, сестры Корниловы, М. Купреянов, чуть позже Н. Морозов, С. Кравчинский и др., ярко проявившие себя на протяжении 1870-х – начала 1880-х гг.
До конца учебного года 1870–1871 гг. в кружке продолжались обсуждения рефератов, написанных его членами на экономические, социальные, политические темы. Защиты этих рефератов, проводившиеся на общих собраниях «чайковцев», вызывали бурные дискуссии, жаркие схватки и способствовали общественно-политическому (главным образом радикальному) развитию студенчества. В августе 1871 г. вернувшиеся после каникул члены кружка с воодушевлением рассказывали о боевом настроении провинциальной молодежи, о том, как ей не хватает «настоящей» литературы. Большинство «чайковцев» высказалось за то, чтобы, продолжая самообразование, заняться распространением среди провинциального студенчества книг современных ученых и писателей. Так началось «книжное дело», охватившее 37 губерний Российской империи.
Оно позволило «чайковцам», достававшим и рассылавшим по университетским центрам новинки общественно-политической и научной литературы, установить прочные связи с кружками радикальной молодежи Москвы, Киева, Харькова, Одессы, Казани и других городов страны. Им удалось распространить тысячи экземпляров книг и статей Чернышевского, Добролюбова, Лаврова, Берви-Флеровского, К. Маркса, Лассаля, Дарвина, Сеченова. Позже, когда «чайковцы» наладили издание литературы за границей, к перечисленному добавились агитационные произведения, написанные членами их кружка.
Почему именно «чайковцам» удалось встать во главе нарастающего движения радикальной молодежи? Думается, не последнюю роль в этом сыграла этическая и, как это ни странно, религиозная сторона дела. Неравнодушный к народникам начала 1870-х гг. историк В. Богучарский образно писал: «Не в силу только резкого перехода от “нечаевщины” к “чайковцам” испытываешь ощущение, будто из душного подземелья попадаешь сразу на залитый солнцем… луг, а по той причине, что кружок “чайковцев” и сам по себе представляет одно из самых светлых явлений даже и среди других кружков того русского юношества семидесятых годов, которое дало так много примеров настоящего морального подвижничества».
Слово «подвижничество» здесь употреблено очень к месту. Безбожие народников являлось изрядным «новоделом», поскольку было не столько выношенным убеждением, сколько следованием нигилистической моде. Христианское воспитание в семье, православие, пронизавшее жизнь большинства россиян, постоянная борьба с религиозными убеждениями народных масс – все это накладывало на движение радикалов заметный отпечаток. Показательно, что «хождение в народ» 1874–1875 гг. они называли «крестовым походом», имея в виду освобождение «святых мест» (деревни и общины) от бюрократической и капиталистической скверны. По-другому «хождение в народ» у революционеров называлось тоже вполне символично – «уйти на Афон».
Да и само понятие «народ» имело для них религиозный привкус. Для радикалов это была не просто массовая сила, союзник в борьбе с правительством, но объект глубокой веры, средоточие справедливой жизни и единственная надежда на возрождение России. Недаром известный землеволец и народоволец А.Д. Михайлов даже в письмах к родным, где совсем не обязательно было демонстрировать свои убеждения, писал слово «народ» с заглавной буквы.
Иными словами, религия как таковая хотя и утрачивала для народников былое значение, но потребность спасительной веры у них оставалась. За народническими взглядами, по словам исследователя Е.Б. Рашковского, стояла: «…особая светская разновидность религиозного по типу сознания, проявлявшегося в благоговейно-мифических представлениях о крестьянстве и бескомпромиссном неприятии существующей власти». Отсюда проистекал и максимализм народников как свойство то ли светского утопического, то ли религиозного сознания. Подобный тип сознания всегда являлся мощным аккумулятором энергии, самоотверженности, бескорыстия, героизма у его носителей.
П.И. Войнаральский отдал все свое состояние, оценивавшееся в 40 тысяч руб., на дело революции, с еще большим капиталом расстался крупный черниговский помещик Д.А. Лизогуб. Н.А. Морозов, С.Ф. Ковалик, Н.К. Бух, Д.А. Клеменц и др. бросили успешную научную карьеру, с головой уйдя в подпольную работу. Добровольная бедность, даже тех, кто имел вполне достаточные средства; желание жить так, как живут простые труженики (читай: как жили библейские пророки), были характерны для всех молодых радикалов того времени. Как и жертвенность, доходящая до немыслимой степени, когда, скажем, В.Г. Подарский покончил жизнь самоубийством, мучаясь сознанием, что мало пользы принес простому люду. Порой радикалы 1870-х гг. и впрямь начинали походить на монашествующих. Скажем, Н.В. Васильев объявил отцу, что намерен поселиться в избушке у лесного сторожа, так как убеждения не позволяют ему жить «барином в барских хоромах». И он стал прямо-таки «отшельником от революции», спал на голой скамье, питался скудной пищей и чувствовал себя при этом абсолютно счастливым.
