Во второй прокламации подвергалась уничижительной критике филантропическая деятельность интеллигенции, пытавшейся таким образом вернуть свой «долг» народу: работа в земствах, организация воскресных школ, разные формы благотворительности. Единственным видом деятельности, ведущим к освобождению народных масс, долгушинцы провозгласили пропаганду социалистических идей. По их мнению, смысл имела только работа пропагандистов, ушедших «в народ», в деревню, невзирая «на гонения и смерть». Главной целью подобной деятельности провозглашалась подготовка свержения существующего режима.
Что ждало долгушинцев «в народе»? Они разбрелись по уездам Московской губернии, рассказывая встречным и поперечным о том, что «скоро будут все равны на земле» и настанет «рай без Бога». Они дарили собеседникам брошюры и прокламации, не скрывая от них заткнутые за пояс револьверы, а также бумаги, «на которых были нарисованы все соседние села и деревни». Можно только подивиться предпринимательской хватке самого молодого долгушинца Анания Васильева, который не только раздавал прокламации направо и налево, но иногда и продавал их особо жаждущим. Короче говоря, по словам Аптекмана: «Долгушинцы повели дело так круто, – можно сказать с плеча, что очень скоро провалились… Здесь какая-то психологическая загадка… Неужели они своей ранней гибелью, своей первой жертвой хотели послужить примером другим? Может быть».
Похоже, он не слишком ошибся. Во всяком случае долгушинец Дмоховский писал из заключения матери: «Прошу тебя быть вполне спокойной за мое настоящее и будущее. То и другое совершенно гарантируется мнением, в котором я все более и более убеждаюсь и которое говорит, что страдания и смерть отдельных личностей в борьбе за осуществление более истинного и справедливого вполне окупаются, так как служат основанием для подготовки и укрепления других для той же борьбы…» Приговор по делу пропагандистов оказался суровым: Долгушину и Дмоховскому дали по 10 лет каторги, остальным – от 8,5 до 3 лет каторжных работ. Однако сколь угодно жестокий приговор уже не мог остановить народническую молодежь, и без того не ожидавшую от властей особой милости.
«Чайковцы», в отличие от своих предшественников, подошли к делу гораздо серьезнее. Прежде всего они решили обосновать свои цели и методы действия в программных документах. Программа кружка была написана в конце 1873 г. Кропоткиным и называлась несколько необычно для подобного рода документов: «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?» Состояла она из двух частей, в которых рассматривались как идеал политического устройства общества, так и методы конкретных действий революционеров в деревне.
Справедливый общественный строй, говорилось в проекте, может быть основан только на идее равенства всех людей. Это равенство обеспечивается одинаковыми правами на труд, образование, досуг и т. п. Материальные ценности должны принадлежать не государству, а всему обществу, более того, Кропоткин настаивал на уничтожении любого государственного устройства. Вместо него планировалось установить союз сельских общин и промышленных артелей. Подчеркивалось и то обстоятельство, что успех революционного переворота тем ближе, чем сильнее гнет, бесправие и беды народных масс.
Первая часть проекта программы, провозглашавшая давно известные истины, не вызвала у «чайковцев» большого интереса, а значит, и особых возражений. Их внимание было приковано к постановке задач практической деятельности пропагандистов. В проекте отмечалось, что единственным путем установления справедливого общества является социальная революция. Она – лишь первый шаг к новому строю. А потому чем точнее в ней выразятся чаяния народа, тем успешнее будут последующие социалистические преобразования. Поэтому в революции активнейшее участие должны принять народные массы. Как писал Кропоткин: «Никакая горсть людей, как бы энергична и талантлива она ни была, не может вызвать народного восстания, если сам народ не доходит в своих лучших представителях до сознания, что ему нет другого выхода из положения, которым он недоволен, кроме восстания. Следовательно, дело всякой революционной партии – не вызвать восстание, а только подготовить успех готовящегося восстания…»
Из этого, собственно, и вытекают задачи народничества, включавшие организацию своих сил и активную работу среди крестьянства. В программе Кропоткина явственно звучат антинечаевские мотивы, во всяком случае, в ней исключались «неравенство во взаимоотношениях членов одной и той же организации, взаимный обман и насилие для достижения своих целей». Партия должна была стать «выразителем требований самого народа», объединить сознательных представителей крестьянства и городских рабочих. Ведя пропаганду в народе, следовало разоблачать главные недостатки существующего строя, неустанно повторять, что только соединенными силами можно сломить сопротивление угнетателей.
Документ, написанный Кропоткиным, хотя и вызвал критику товарищей, но в той или иной мере отразил важнейшие вопросы, стоявшие перед радикалами России в начале 1870-х гг., а потому был принят в качестве программы кружка «чайковцев». В связи с этим позволим себе высказать некоторые соображения по поводу взглядов членов народнических кружков указанного времени. Как и всем социалистам-утопистам, им была свойственна идея об ограниченности политико-правового (юридического) равенства, установленного буржуазными революциями в странах Западной Европы. В противовес ему радикалы выдвинули требование «подлинного», социального равенства, вплоть до равенства в отношении общественной и частной собственности. Российские народники связали борьбу за освобождение трудящихся, за полное освобождение человека от экономического гнета с борьбой против антагонистического строя вообще.
В реальных же российских условиях 1860—1870-х гг. народничество объективно противостояло самодержавию. Оно никогда не представляло себе новую Россию иначе, как страной, свободной от царизма. Под словами Лаврова: «Вампир, обрекающий русский народ на неизбежное разорение, на неизбежное голодание, на неизбежные эпидемии, на страшную медленную смерть, есть государственный строй Российской империи», – мог подписаться любой радикал России. Однако попытка постановки в каком угодно виде политических задач признавалась не только излишней, но и опасной, поскольку могла разрушить основы народного (крестьянского) быта или подменить их какими-то новыми установлениями.
Подтверждая свой вывод, народники ссылались на опыт Западной Европы, где падение монархий привело, по их словам, только к усилению эксплуатации трудящихся. Третье сословие набирало силу и в России, грозя деформировать, приспособить к своим нуждам и крестьянскую общину. При таком положении дел из-под ног народничества выбивалась его главная опора, более того, на кону стояло подлинно прогрессивное, по мнению социалистов, развитие страны.
Вера в крестьянскую революцию как именно и только социалистическую, требовала от радикалов отодвинуть политические проблемы на второй, а то и третий план и немедленно заняться работой в народе. Их пропаганда в деревне должна была привести к развитию событий по давно написанному сценарию: освобождение общины неминуемо приводит к распространению общинных порядков на все сферы жизни государства, а значит, к торжеству социальной справедливости. Поэтому вопросы борьбы за политические и гражданские права отпадали бы сами собой. При этом, как справедливо отмечают исследователи, мысли о необходимости модернизации страны никак не соединялись у народников с раздумьями о неизбежных издержках, сопровождавших революции. Сторонники радикальных теорий принципиально не желали принимать во внимание предупреждение Чернышевского о трагических последствиях социально-политических эксцессов.
