Большой интерес представляет монография К. Б. Назаренко «"Мозг" флота России», в который детально исследованы предпосылки, ход и результаты реформы центрального аппарата Морского министерства в преддверии Первой мировой войны. Вместе с тем, при анализе направленности предвоенного стратегического планирования, являвшегося первейшей функцией Морского генерального штаба, автор высказывает ряд весьма спорных суждений. «Практика мировой войны, — полагает, в частности, К. Б. Назаренко, — показала, что для обороны входа в Финский залив достаточно минных заграждений, береговой артиллерии, подводных лодок и легких сил флота. Четыре линейных корабля… для обороны были излишни…»
[8]. Нам представляется очевидным, что бригада линкоров-дредноутов типа «Севастополь» не использовалась «для обороны входа в Финский залив» единственно потому, что неприятель ни разу не рискнул проверить на прочность центральную минно-артиллерийскую позицию, устойчивость которой обеспечивали главные силы Балтийского флота и, в первую очередь, упомянутое корабельное соединение. Кстати, в критике процитированного тезиса с нами вполне солидарен О. Р. Айрапетов, опубликовавший весьма обстоятельную и имеющую, на наш взгляд, самостоятельное научное значение рецензию на монографию К. Б. Назаренко
[9].
В новейшей работе этого автора приводятся ценные сведения о развитии центральных органов управления морведа в последние месяцы мировой войны
[10]. Этому же чрезвычайно насыщенному и динамичному периоду развития управленческого аппарата военно-морского флота посвящена статья В. Г. Кикнадзе и С. С. Войтикова
[11]. Работа Военно-морского управления (Морского штаба) при верховном главнокомандующем через призму деятельности контр-адмирала (1917 г.) А. Д. Бубнова рассмотрена в одной из глав биографического очерка, принадлежащего перу И. В. Козыря
[12].
В публикациях Г. М. Деренковского
[13], А. В. Игнатьева
[14], Ю. В. Луневой
[15] освещены контакты Морского генерального штаба с коллегами по Антанте, в частности, заключение русско-французской морской конвенции 1912 г. и последующие сношения морских генштабов союзных держав, а также подготовка подобного соглашения с Великобританией в 1914 г. Работа подведомственных генмору заграничных военно-морских агентов (атташе) детально исследована в прекрасно фундированных статьях A. Ю. Емелина
[16] и И. В. Завьялова
[17]. Формы и результаты работы Морского генерального штаба по информационному обеспечению проведения через законодательные учреждения ассигнований на реализацию кораблестроительных программ проанализированы в публикациях B. В. Савича
[18].
В обобщенном виде взгляды российской военно-исторической науки на организационное строительство и функционирование центральных органов военного управления морского ведомства в годы Первой мировой войны представлены в ретроспективной работе, подготовленной коллективом Научно-исследовательской исторической группы Военно-Морского Флота в 1998 г.
[19]. Кроме того, отдельные аспекты развития и деятельности центральных органов морского ведомства нашли отражение в статьях, в разные годы опубликованных журналом «Морской сборник»
[20].
Среди диссертационных проектов, посвященных проблемам деятельности аппарата управления военно-морским флотом в начале XX столетия, отметим докторскую диссертацию (в виде монографии) И. Ф. Цветкова, в которой, в частности, исследованы причины, направления и результаты реформы учреждений Морского министерства после Русско-японской войны 1904–1905 гг. и показана эволюция организационной структуры и функционального наполнения Морского генерального штаба, создание которого, как справедливо замечает исследователь, стало основным содержанием этой реформы. Заслуживает особого внимания тот факт, что И. Ф. Цветкову удалось весьма рельефно очертить личный вклад высших должностных сил морского ведомства (А. А. Бирилева, Л. А. Брусилова, графа А. Ф. Гейдена, И. М. Дикова, И. К. Григоровича и др.) в формирование системы органов военного управления, функционировавших в период Первой мировой войны.
