Прощаюсь и иду на улицу, радуясь, что лягу до полуночи. Завтра к матери поеду, помочь надо. А в воскресенье на работу.
Жара с самого утра стоит такая, будто не май на дворе, а конец июня. Мы с дядей Сашей сажаем картошку уже два часа. Вокруг нас куча родственников, с которыми видимся лишь по самым громким праздникам.
Засадить плантацию картошки — это не столько необходимость в нашей семье, сколько ритуал. Повод всем собраться вместе, вымазаться в грязи, потом отпариться в бане, выпить пива и поболтать за жизнь. В общем, лучше пропустить Новый год, чем картошку.
— Что-то работают только Денис и Саша! — возмущается мама. — Остальные поболтать приехали? Коля, Витя, что такое?
— Всё в порядке, Маша, не нуди! У нас перекур на пять минут буквально.
Мы с дядей Сашей переглядываемся и утраиваем усилия. Да, пусть наши с ним отношения далеки от идеальных, но в такие моменты мы всегда, не сговариваясь, объединяемся против общего врага — родни по маминой линии.
Мама у меня добрая, всех готова простить и принять. Практически. Вот и с братьями своими, которые ей не помогали после смерти отца, тоже общается. По рассказам бабушки и тёти Вики я знаю, сколько мама в те годы работала. В ясли отдала меня рано и плакала по этому поводу. Договорилась по блату, чтобы взяли раньше возраста. Так и шёл потом всю жизнь — самый младший в классе, институте. Поэтому, наверное, мне легче общаться с теми, кто старше. Всю жизнь так. Привык.
Когда я, будучи ребёнком, болел и её на больничные не отпускали, никто из братьев, сестёр и тёток не помогал. Лишь злорадствовали, что сама виновата — ребёнка без мужа родила. Она им всё это простила спустя время. А я не уверен, что простил. Мне её жаль очень сильно. Трудно ей приходилось. Мы долго жили просто вдвоём, она мне всех заменяла. Особенно важный человек, в общем.
Так вот. Болел я много, девать меня было зачастую некуда, и со мной сидела бабушка Люси. Мы ж с Люсей в одну группу в саду ходили и болели часто по цепочке.
Она, кстати, тоже здесь. Но другом конце поля, с родителями. Говорю же, все собрались.
В очередной раз переглядываемся с дядей Сашей и продолжаем работать. Быстрее закончим, быстрее в баньку и домой. Мне на построение завтра вставать в пять утра, хочу лечь пораньше.
После бани и ужина я иду в дом, чтобы переодеться. Мама встречает на кухне. Взгляд невинный, на лице улыбка — сразу видно, задумала что-то. И подкараулила.
— Денис, ты всё, поехал? — спохватывается она.
— Да, на электричку хочу успеть. Машину оставляю, пока не нужна будет. Как и обещал, возвращаю в идеале и с полным баком. Спасибо, очень выручили. Дядю Сашу уже поблагодарил.
— Да ничего, мы редко куда-то ездим. Всё здесь, рядом.
Потом она вдруг всхлипывает горько, подходит и обнимает меня. Вот блин. У меня очень молодая и современная мама, но, когда дело касается моего отъезда куда-либо, она ведёт себя неадекватно. Сразу какой-то маленькой становится и старше своего возраста лет на десять минимум.
— Мам, ну перестань. Всё нормально. Мам. Ну чего ты ревёшь-то? С ума сошла?
— У меня предчувствие плохое, Денис, — начинает захлёбываться. — Вот смотрю на тебя, и в груди давит.
— Опять двадцать пять! Оно у тебя всегда такое.
— Нет! Когда ты в армию уходил, я спокойна была. Даже радовалась.
Я смеюсь, а она плачет.
— Прекрати, ты же знаешь, что я это не люблю. Сдам на краповый берет и вернусь. Вдруг с первого раза получится? Дядя Саша аж до середины июля дома. Если помощь понадобится — наберёшь, пацаны приедут, никаких проблем. Как обычно, в общем. В режиме живём.
— Не знаю, Денис. Неспокойно мне. Чувствую, что не нужно тебя отпускать.
— Мама-а, — тяну я не без раздражения. — Ну вот чего ты себя накручиваешь и меня заодно? Кому от этого легче? Посмотри на меня — здоровый лось, что мне сделается?
Мама фыркает, идёт к холодильнику. Формирует какие-то контейнеры мне с собой. Тут без вариантов — легче взять молча, чем спорить.
— Видел? — Она понижает голос и морщит нос, что говорит о крайней степени негодования: — Пришла Люся. Совсем стыда нет, что ли? Я думала, постесняется. Специально вьётся вокруг. Пронюхала, что ты здесь и один будешь. Пользуется нашей дружбой с Викой. Ты только за порог — они опять начнут свою песню, что ты невинности девочку лишил и не женился.
— Девочка была совершеннолетняя.
— И я о том же! Нашли, чем спекулировать! Дуры!
— Мне всё равно, мам, я Люсю даже не заметил. Весь в своих мыслях. Не с ссорься с тётей Викой из-за меня, лады? Не стоит того.
Она вздыхает.
— Не буду. Денис, я, честно говоря, — признаётся, помявшись, — немного скучаю по Ксюше. Когда вы встречались, мне спокойнее на душе было.
— Мам, не начинай.
— Вот опять не начинай! — вспыхивает она. — Что ни скажу — всё не начинай. Какой же ты противный становишься, как отец твой, ей-богу! А я возьму и начну! Начну и продолжу, и ничего ты мне не сделаешь! Стой и слушай! Мне Ксюша нра-ви-лась! Хорошая девочка и тебя любила. Всегда всё спрашивала, и смотрела как на тебя... нежно. Приветливая. Умная. Всё у неё правильно, по пунктам, как и должно быть. Может, ещё помиритесь?
— Нет, мам.
— Ты бы позвонил ей, сказал, что едешь сдавать на свой берет. Она бы переживала, ждала, — не унимается.
— Я бы позвонил, но толку не будет.
— Почему не будет? Ты ясновидящий? Может, тебя на битву экстрасенсов отправить? Денег заработаешь!
— Потому что не воспринимает она меня всерьёз! — срываюсь эмоционально. Голос не повышаю, разумеется, но показываю, что острая тема.
Мама застывает, молчит.
— Всё время мне своего бывшего мужа в пример ставит, — продолжаю я чуть спокойнее. — То косвенно, то вообще прямым текстом. Он для неё — вау, а я никто. Место пустое. Так, щенок, сопляк. К его мнению она прислушивается, мои же советы демонстративно игнорирует. Поступки осуждает. Он для неё номер один, понимаешь? А я... — обрываю себя. — Вот сейчас поднимусь немного. Стану кем-то. Первым. Тогда, может... — Хмыкаю. — Может, и позвоню.
— Денис...
— Мне стать надо кем-то, понимаешь? Чтобы уважала меня, считалась со мной. Иначе никак. — Отворачиваюсь. Иначе поубиваем друг друга.
— Так а может... поздно уже будет, — говорит мама очень тихо и растерянно. — Когда ты звонить надумаешь.
— Может, мам, и поздно, — отвечаю твёрдо. А потом вдруг выкладываю как есть. Кому ещё признаваться, если не матери: — Но не могу я на вторых ролях. Не могу, и всё. Вот начистоту тебе говорю. Внутри всё выкручивает аж, болит, ноет. Люблю её до одури, рвёт меня на части, ломает. Если судьба моя — отобью, верну себе. Если нет, то и... то и попусту значит всё было.
