Он улыбался. Залевский спросил:
– Она была старше тебя?
– Они все были старше меня. Я в ровесниц не влюблялся.
– Почему?
– Они были э-э-э… недостаточно женщины. Я дружил с ними.
А сам он, значит, чувствовал себя мужчиной в полной мере… Настолько, что его угадывали, чуяли взрослые барышни, которым надлежало влюбляться в мачо.
Залевский смотрел на парня и думал о том, что в его нежном возрасте бурлящих гормонов вопрос секса стоит двадцать четыре часа в сутки. И этот "стоящий вопрос" добавляет блеска глазам и шарма жестам.
– А в мужчин ты влюблялся? – задал Марин вопрос, гирей висевший на языке.
Несколько секунд – целую вечность – Залевский не знал, куда деться от его взгляда. Но ему достало воли не отвести глаза.
– Это – другое, – ответил мальчишка.
Какое «другое»? Вечные поиски «отца»? Марин не стал уточнять. Он не мог найти в себе никакого отца.
Блиц не удался. Залевский видел холостые обороты механизма их отношений: мальчишка наступал, отступал, открывался и захлопывался, ждал от Марина чего-то – возможно, понимания и сочувствия. Но чувства в Залевском возникали совершенно иного рода, и вожделенное со-чувствие не давалось им обоим. Демаркационная линия так и не была до сих пор преодолена ни одной из сторон. Оба как будто подозревали противника в возможности некорректной жертвы, рассчитанной на ошибки защищающейся стороны. Но хореограф уже находил свою позицию патовой – шах еще не объявлен, но отчетливо проступила невозможность сделать следующий ход.
Заказ все не несли. Здешний персонал, в полном соответствии с традиционным индийским мироощущением, никуда не спешил. Мальчишка вынул из кармана свой смартфон и углубился в сеть.
– Прикинь, – удивлялся он, – кругом нищета и помойка, а вай-фай – под каждым кустом. А у тебя есть личная страница в какой-нибудь соцсети?
– Только этого мне еще не хватало! – закатил глаза Залевский.
– Марин, ты мыслишь архаично! Сеть – это огромные возможности для пиара. Хочешь, я помогу тебе создать аккаунт хоть в одной? И мы там зафрендим друг друга. Совершим акт сетевого дружбосочетания. Ну что ты морщишься? Я тебя уверяю, от этого будет много пользы! Ты там найдешь кучу своих друзей и коллег – будешь в курсе их жизни и творчества. Поклонники набегут…
– У меня нет времени заниматься этим.
– Чем «этим»? Продвижением себя? Привлечением зрителей в свой театр? Почти вся твоя публика сидит в сети. Ты можешь обращаться к ней напрямую, а не через журналистов и таблоиды.
– У меня для этого бывают творческие встречи.
– Да-да, фанки, – засмеялся мальчишка. – Я же говорю о миллионах пользователей по всему миру. Слушай, какой ты дремучий!
– У меня в театре кто-то этим занимается. Продвижением в сети.
– Да они же тебя живого хотят! Пощупать! – он засмеялся. – Давай, я тебя зарегистрирую! Напиши свой мейл. Пароль вбей, только запомни. Я тебе на аву твою любимую фотку поставлю. Или хочешь другую? Подожди, я сейчас ссылку на тебя дам. О! Видишь, уже нашли и лайкают. Рады, что ты появился!
– Я не понял: кто все эти люди?
– Может, поклонники, а может, просто любопытствующие. Нажми на тех, кто подписался на тебя, глянь их страницы.
Более всего поразила Залевского готовность людей открываться перед всем миром. Мальчики и девочки писали на разрыв, навзрыд, наотмашь, поправ все правила приличия. Читая откровения своих подписчиков, хореограф всё более удивлялся этому поколению. На своих страницах они признавались кому-то в любви, страдали от невозможности быть рядом с любимым человеком, сами над собой смеялись, чтобы не плакать. Да и плакали тоже. Иногда всё это было приправлено отчаянным матом и непристойными фото, которые каким-то волшебным образом вплетались в настроение, добавляя соли и перца. При этом каждый был на своей волне, на своей войне.
– Что это за дурдом? Ты куда меня вписал?
– Не обращай внимания. Это просто подписчики. Каждый самовыражается, как умеет. Но могут стать и зрителями, и поклонниками. Добавь себе того, кто понравится. Можешь начать с меня, – мальчишка улыбнулся. – А теперь найди своих знакомых. В поиск введи. Ну вот же строка. И поищи профессиональные сообщества, отечественные и зарубежные. Будешь в курсе всех новостей. Вот, я тебе прислал уже несколько ссылок в личку.
Залевский ковырялся в соцсети, стараясь разобраться в незнакомом интерфейсе, ворчал, что эдак человеческие отношения, пожалуй, скоро могут свестись к обмену ссылками.
25
– У меня уже все грязное, – объявил парень. – Мне не в чем выйти в люди.
– Здесь в ходу набедренные повязки. Это очень красиво. У меня есть. Хочешь, я тебе повяжу? – предложил хореограф, и услужливое воображение моментально нарисовало ему волнующую картину. На сцене такое действо могло иметь несколько значений: и метафору, и откровение плоти. Горячо! Ах, как горячо…
– Себе повяжи, – безжалостно вывел его из творческого и чувственного транса мальчишка.
Себе? Ну, что ж, и эта картина показалась хореографу заслуживающей внимания: она виделась ему воплощением смирения и покаяния. Но обязательно остро сексуальной визуально. Потому что смирение и покаяние Залевский считал временным маневром лукавого сознания.
– Сегодня суббота? – уточнил Марин. – Ладно, поедем в Арпор. Там по субботам очень колоритный ночной базар. Я тебе что-нибудь куплю.
– Да мне не в чем ехать! Рубашки и майки все грязные.
– Возьми мой молочный джемпер. Он тонкий. Не жаркий.
– Моло-о-о-очный, – передразил мальчишка. Почему не сказать – «белый»?
– Какого цвета моя сумка? – спросил Марин.
– Черная.
– Вот! А опытные ткачи, к примеру, различают до сорока оттенков черного. Но оттенки различимы, только если на черное падает солнечный свет.
– Забавно… – поднял брови мальчишка. – Я верю. Я даже думаю, что не бывает идеально черного. Черный всегда окрашен чем-то конкретным – кровью, например: своей или чужой. Серостью, коричневостью, гнильцой, несчастьями… Или наоборот – черноземом, из которого рождается живое. Отсюда оттенки. И только Черные дыры во Вселенной – идеально черные. У Вселенной нет человеческих пигментов натуры, чтобы оттенить черное. Черные дыры можно принять за эталон. Эталонный черный – пустота! Самое страшное – пустота.
– Тебя пугают черные дыры? – усмехнулся Залевский.
– Меня гнетет состояние неопределенности.
– Надевай. Болтаться, правда, будет. Но переживешь.
Да, джемпер болтался. Но очень шел ему. Просто необыкновенно шел. И если бы не улыбка до ушей и искрящийся взгляд, он был бы похож на Пьеро. Рукава свисали почти до кончиков пальцев, но при его прямых плечах и хорошей осанке это выглядело элегантной небрежностью.
