Симон де Монфор, понимая всю трудность дела, усилил свое войско отрядами виконта Нарбонского. В его лагере была жена, недавно прибывшая из Франции и везде почетно встречаемая французами как будущая властительница Лангедока. Крепость была обложена со всех сторон; сам Симон стоял с запада, гасконцы – с востока, нарбоннцы – с севера, а с юга был назначен штурм. Приготовили метательные машины. Особенно в этом деле отличились гасконцы: они изготовили особый по величине снаряд; камень, которым заряжали его, был невероятной тяжести; содержание артиллеристов, которые обращались с этим огромным сооружением, ежедневно стоило более 20 ливров. Эту диковинную машину Монфор взял себе. Стрельба производилась первое время день и ночь.
Раз, когда уже первый жар крестоносцев остыл и когда губительные действие машины несколько приостановились, ночью на воскресенье, осажденные незаметно сделали вылазку с пучками пакли и сухой соломы, подложили их к самой машине и зажгли ее. Удушливый густой дым распространился в воздухе, и без того накалившемся от постоянной июльской жары. В лагере спали все, даже караулы; только один солдат вышел из палатки и, поняв, в чем дело, пронзительно закричал. В это самое мгновение копье, метко направленное, опрокинуло его мертвым на землю. Но некоторые уже успели проснуться, и через минуту весь лагерь был на ногах; осажденные отступили; пламя успели потушить. Машина стала действовать по-прежнему; прочие неустанно поддерживали ее.
У осажденных недоставало припасов; они начали думать о переговорах. Граф Монфор отказался вести их от своего имени, так объявил он барону Вильгельму при свидании с ним. Без совета и благословений папских легатов, а особенно аббата Арнольда, он ничего не предпринимал, ни на что не решался. Положение же аббата Сито было очень затруднительно; как крестоносец, он считал своей обязанностью отбить врагов Христа; как священник и духовное лицо, он не мог обречь смерти часть жителей Минерва. Арнольд предложил заключить письменную капитуляцию, но, когда условия со стороны барона были прочтены, легат не одобрил их и объявил возобновление военных действий. Арнольд настаивал на безусловной капитуляции, на выдаче всех еретиков – «верных» и «совершенных», которым обещал жизнь только на том условии, если они обратятся в католичество; самый замок легат предназначал Монфору, Вильгельму же обещал жизнь.
Замечательно, что в лагере крестоносцев были такие лица, которые считали очень снисходительными условия, предложенные легатом. Рыцарь Роберт де Мовуазен душевно сожалел, что нечистым еретикам предлагают пощаду; он боялся, что они из страха согласятся на притворное отречение и тем избегнут костра, который уже давно был присужден им храбрым французом. Легат успокоил его, заметив, что бояться нечего.
«Я полагаю, что очень немногие из них обратятся», – сказал Арнольд
[64].
Между тем необходимость заставила осажденных принять условия, как они ни были тягостны. Ворота были отворены неприятелю. С хоругвями, крестами и распущенными знаменами вступило в город крестоносное воинство, предводительствуемое легатом. Монфор на этот раз отказался от участия в процессии; он остался в своем лагере. Один из проповедников, аббат Сернейский, «с особенной ревностью работавший над делом Христовым», узнав, что множество еретиков собрались в своем молитвенном доме, направился прямо к ним; он думал обратить их в католичество. Сопутствуемый стражей, он вошел в длинную залу, наполненную мужчинами, преимущественно из «совершенных» альбигойцев; они понимали, что это последняя их дружеская беседа в жизни. Католический аббат стал говорить с ними в своем духе. «Зачем пришел ты сюда проповедовать? – говорили ему. – Нам не надо вашей веры; мы проклинаем Церковь Римскую. Напрасно трудитесь вы, ибо ни смерть, ни жизнь, как гласит Апостол, не могут отлучить нас от той веры, которую мы исповедуем». После таких слов аббату оставалось только удалиться. Он пошел в другой дом, где собрались одни женщины, но нашел их еще более непреклонными и еще более решительными. Тогда-то вступил в город сам Монфор. Первым его распоряжением было согнать на одну площадь всех еретиков. «Этот истинный католик, – говорит его летописец, – хотел всех их спасти и привести в лоно истины». Но, так как все такие попытки оказались напрасными, то Монфор приказал выйти вперед «совершенным»; те безмолвно повиновались. Их оцепили солдатами и повели за городские ворота. Тут, на скалистой площадке, был приготовлен огромный костер. Более полутораста человек мужчин и женщин были перевязаны и кинуты в огонь. Они, благословляя имя Божие, радостно приветствовали свою участь. «Даже не было бы необходимости прибегать к силе, – замечает католический летописец, – ибо, закоснелые в своем нечестии, они с веселой сердечностью кидались в пламя»
[65]. Только три женщины были выпрошены одной католической баронессой для обращения их в католичество. Остальные еретики, т. е. «веpные», как будто были обращены в католичество; конечно, такое обращение альбигойцев было притворное. С Вильгельмом Монфор поступил довольно великодушно, хотя объявил себя государем Минерва, согласно условиям договора: он дал Вильгельму в вознаграждение несколько доменов в окрестностях Безьера. Духовные на радостях получили награды, как например епископ Безьерский Регинальд, которому достался замок, конфискованный крестоносцами. Взамен он должен был признать своим прямым государем Монфора. Непосредственным следствием падения Минерва было подчинение Амори, владетеля Монреаля. Он прислал депутацию Монфору и сдал ему свой замок, взамен чего получил домен не столь надежный, без укреплений и открытый для нападений.
Все такие подчинения не были прочны. При первом же случае покорившиеся лангедокские бароны поднимались и снова становились врагами пришельцев.
Кроме Монреаля, подчинились следом за Минервом и другие окрестные замки. Пейриак защищался только два дня; Рье – неделю. Венталон сдался добровольно, хотя Монфор тем не менее приказал срыть замок в наказание за его помощь осажденным в Минерве. Когда же прибыли новые крестоносцы под предводительством рыцаря Вильгельма Капка и когда известили о скором прибытии бретанцев, то надежды Монфора должны были сильно возрасти. Теперь он задумывал уничтожение самых крепких баз национальной оппозиции, а вслед за этим – о решительном движении на Тулузу. К тому обнадеживало его одобрение из Рима, как раз теперь высказанное в папской булле от 28 июня 1210 года; она пришла в лагерь крестоносцев после взятия Минерва. В ней Иннокентий III «апостольской властью» подтверждает за Монфором и его наследниками обладание «государством альбигойским» со всем, что относится к нему. В этот же день была подписана булла к лангедокскому духовенству Нарбонской и других епархий с приказанием отдавать в распоряжение Монфора все имущество еретиков, которые не обратятся в католичество. Легатам своим, Арнольду и епископу Риеца, папа предписывал собрать денежные пособия на крестовое дело в диоцезах Безансона, Бордо, Вьенны, Памплоны, Лиможа, Клермона, Пюи, Кагора и Родеца; кроме того им предлагалось принять меры к сбору приношений и по другим провинциям
[66]. Надеясь на успех таких мер, Монфор мог предпринять осаду того крепкого пункта, который всего бoлее всего страшил его после Минерва, а именно замка Терм.
