Огромные машины не могли разбить городской стены; епископ Каркассонский и архидиакон Вильгельм употребляли все свои знания и усилия, но долгое время все было бесполезно. Даже гомеровская храбрость Монфора должна была отступить перед силами природы и стойкостью. Осажденные в одной из вылазок опрокинули Симона; мало того, вождь рисковал собой, подвергаясь опасности погибнуть или попасть в плен. Под ним была убита лошадь, кто-то из альбигойцев направил на него копье, которое ранило героя в ногу. В этой схватке в плен к альбигойцам попал племянник архиепископа Римского. Его дядя перенес несчастье с твердостью и, узнав о том, показал окружавшим пример терпения и самопожертвования ради службы Христовой.
Скоро осада превратилась в блокаду, ибо условия местности были таковы, что гарнизон мог свободно выходить на гору и оттуда пускать в крестоносцев стрелы. Чтобы еще более устрашить неприятеля, а вернее, из чувства мести и религиозной ненависти, альбигойцы ежедневно показывались на городском валу и истязали пленных кинжалами и копьями.
Наконец к крестоносцам стали подходить из Франции новые подкрепления. Значительные силы вел Регинальд, епископ Туля, но он едва было не потерял их, столкнувшись под Кагором с графом де Фуа, который заставил его укрыться в ближайшем замке. Граф Балдуин был послан принять над ними начальство и привести их в лагерь. С того времени осада пошла деятельнее. Был изготовлен большой кат, покрытый воловьими шкурами; он был подвезен к самому рву крепости. На горе между тем альбигойцы уже не смели показываться. Тогда они попытались зажечь кат. Со всеми зажигательными снарядами и с луками, которые у них были, они устремились на неприятеля. Отважнейшие из крестоносцев бросились защищать машину, но удушливое пламя распространись в воздухе, и осаждавшие были приведены в невольное расстройство. Симон и Гюи Монфоры были среди тех, кто защищал машину своими мечами.
Во время боя монахи и все невооруженное духовенство босыми молились с воздетыми руками, их головы были посыпаны пеплом. Их гимны все еще раздавались, когда дружно нападавшие альбигойцы неожиданно отступили и скрылись за городскими стенами. Попытка прорваться за ними была неудачна. Монфор понял, что этот город можно взять только выжиданием, и потому занялся рекогносцировкой и захватом соседних замков.
Вскорости вся область Керси, кроме замка Монтобан, подчинилась оружию крестоносцев, и только тогда граждане Муассака поняли, что их дальнейшее сопротивление бесполезно, тем более что бреши делались день ото дня значительнее. Из города просили о свободном выходе для гарнизона; крестоносцы же требовали безусловную сдачу, Монфор обещал пощадить город от разграбления, если ему заплатят сто марок золотом. Сложность ситуации заставила согласиться и на это.
На альбигойских защитников французские бароны не хотели смотреть как на рыцарей. Симон Монфор стал таким же государем Муассака и всей Керси, каким был граф Тулузский. В грамоте было сказано, что «Господь лишил графа Тулузского власти за грехи его и бесконечные бедствия, причиненные им Церкви и вере католической»
[115]. Прежде город зависел от аббата; владетели Тулузы считались лишь сюзеренами его. Монфор же, вероятно, приносил с собой иную систему, иные взгляды, ибо с первых же дней своей власти вооружил против себя аббата, который так умел ладить с Раймондом. Аббат отправил от себя послание королю французскому как верховному сюзерену, с жалобой на вымогательства крестоносцев и особенно их предводителя
[116]. Соглашаясь признать себя непосредственным вассалом короля, он просил у него защиты.
Ввиду этого Монфор счел удобным обратиться к другому защитнику. Он всегда любил выставлять себя представителем Церкви, исполнителем ее велений. И в этом случае он старался всеми мерами заискивать перед местным духовенством, не скупясь на подарки, десятины, а также на ежегодные ренты в Рим, которые по обычаю приезжали собирать чиновники папской канцелярии. Одному из таких лиц приказано было получить с вождя крестоносцев тысячу серебряных труаских марок; деньги эти предназначались в подарок папе, нисколько тем не компрометируя его нравственных идеалов
[117]. Ежегодные расходы римского двора, составлявшие, согласно бюджету кардинала Ценция, несколько тысяч марок, часто пополнялись такими внешними ресурсами
[118].
Случалось, что на Юге некоторые феодалы добровольно отказывались от своих владений, делились доходами с Римом и становились под покровительство Церкви, избавляя тем себя от преследований. Все эти доходы папы вместе с данью королей Англии, Скандинавии, Дании, Арагона уходили на расходы по управлению Церковной областью, на содержание двора, а главное – на осуществление замыслов той мировой теократии, которыми увлекся Рим. Крестовые походы и предприятия (вроде альбигойского или ливонского) поглощали значительные суммы папского казначейства. Монфор не останавливался перед материальными издержками, всегда надеясь окупить их с лихвой. В это время он стремился дать решительное сражение своим сильнейшим противникам – графам Тулузским и де Фуа.
