Торжество Монфора было торжеством клерикальной партии. И потому правы были голоса трубадуров-обличителей, когда они горячо говорили:
«Попы теперь хватают все своими руками, хотя бы это им самим стоило несчастий. Вселенная в их руках, они сделались ее властителями. Грабители относительно одних, щедрые к другим, они пускают в ход индульгенции, лицемерят; одних обольщают Богом, других – дьяволом»
[199].
Но какова участь несчастных феодалов-рыцарей? Некогда люди сильные, они позволили себе сочувственно смотреть на альбигойцев, и потому теперь лишились всего. Они дорого заплатили за свои религиозные убеждения, или, точнее, за свой религиозный индифферентизм. Оставленные под подозрением, они должны были считать милостью со стороны легата Петра (кардинала Капуанского) само пребывание в отечестве. Легат отнял у них замки и дозволил им избрать свободное местопребывание, с тем чтобы они не въезжали в укрепленные города и не носили оружия. Для отличия от простолюдинов им дозволялось иметь одну шпору и ездить только на ослах. Но люди, столь униженные, тем не менее оставались самыми популярными.
Вид страны в 1216 году переменился. Наступило мрачное затишье, обычной веселости не стало. Везде обоюдное недоверие, монастырские уставы, предписанные памьерскими статутами, сделались обязательными, куртуазность забыта, торговля пришла в упадок. Экономический кризис оказывал самое губительное и решительное влияние на жизнь граждан; трубадуры молчат, как бы ожидая случая призвать народ к восстанию. Тулуза, до сих пор спасавшаяся от разорения, порабощенная, теперь замерла в бессилии. Ее новый граф пока не приносил присягу – она была дана лишь в августе 1216 года. Некоторые города, множество замков и деревень претерпели все ужасы штурма и расправы жестокого победителя.
Государем этой страны был Монфор. Как один из баронов французских, он считал своим сюзереном короля Франции, которому в апреле 1216 года принес формальную присягу. Филипп Август пока довольствовался феодальным правом, предоставляя своим наследникам быть непосредственными государями Юга. Он, не принимавший участия в Крестовом походе и довольно равнодушный к интересам Церкви, признавал земли «своего возлюбленного и верного графа» отнятыми от еретиков и врагов Церкви Христовой
[200].
Необходимо заметить, что эта присяга была результатом происков местного французского духовенства. По настоянию последнего на съезде новых духовных и светских феодалов Лангедока было решено просить инвеституры у французского короля, дабы она стала порукой в прочности нового государства, опасность для существования которого неожиданно обнаружилась в самом лагере победителей. Это государство Монфора, отчасти представлявшее собой образец теократической державы, могло быть прочно только равновесием своих элементов и непременно при преобладании главного, то есть духовного начала.
Но едва только Вселенский католический собор успел признать совершившийся факт, как победители рассорились из-за добычи. Знаменитый Арнольд, архиепископ Нарбонский, возвращаясь из Рима, торжественно въехал в свой город в конце января 1216 года. Церемониал был совершен с царской пышностью, так как архиепископ никого не знал в Нарбонне выше себя. Объявляя, что все должны принимать его за герцога, так как этот титул он получил в Риме, вместе с тем он приказывал виконту Эмерику отказаться от присяги, данной им Монфору, как недействительной. Он принял меры, чтобы жители Нарбонны построили за собственный счет два замка: один – в городе, другой – в крепости, а город обвели стенами.
Велико было удивление Монфора, когда он получил известие о действиях архиепископа. Он тотчас же обратился с жалобой в Рим, напоминая, что город Нарбонна, его законный домен, находится под покровительством папы.
В свою очередь, Арнольд писал в особой грамоте, предупреждая всех вассалов Монфора:
«Если граф Симон осмелится присвоить герцогство Нарбонну или хотя бы часть его или если окажет какое-либо сопротивление сооружению стен вокруг города, то тогда я отлучаю его со всеми его сообщниками, а также и тех, которые окажут ему совет и помощь».
От угроз Арнольд всегда быстро переходил к исполнению. Произошло необычайное явление: легат отлучил главного воителя Церкви.
Теперь личные побуждения заставляли обнажать истинную причину побуждений и действий крестоносцев. Так Монфор наказывался собственным же оружием. Арнольд наотрез отказался от всяких сношений с графом Симоном, если последний вооруженным образом займет Нарбонну. Два раза Арнольд последовательно произносил отлучение над Симоном. Монфор не обращал на него внимания. Таково было взаимное раздражение противников. Архиепископ грозил силой воспротивиться Монфору, а последний объявил, что непременно займет Нарбонну.
Арнольд расположился в воротах города; Монфор приближался. Прежде чем архиепископ успел распорядиться запереть ворота, французы бросились на него с обнаженными мечами. Монфор сдержал обещание, и знамя его взвилось над герцогским дворцом Нарбонны в то самое время, как архиепископ в присутствии всего кафедрального духовенства торжественно предавал его анафеме. Во всех церквях Нарбонских и в самой придворной капелле было запрещено богослужение на все время пребывания Монфора в пределах герцогства. Но граф, презирая эти распоряжения, заставил священнослужительствовать у себя во дворце, где по-прежнему раздавался колокольный звон.
Даже Монфор понимал, сколько лицемерия и своеволия заключалось в поступках папских легатов, и особенно его прежнего покровителя и патрона аббата Сито. Продолжая разить своего врага, Арнольд снова жаловался в Рим; Монфор не оставался в долгу.
Смерть Иннокентия III
Из Рима целый год не приходило решения по этому делу, в Нарбонне долго не могли объяснить причины медлительности. Между тем Монфор, узнав, что Арнольд очень решительно настаивает перед папой на его отлучении, и припоминая обстоятельства, при которых сам Иннокентий иногда становился к нему в неблагоприятные отношения, стал хлопотать о примирении с архиепископом. В начале марта он предложил посредничество и разбор недоразумений епископу Нимскому с обещанием подчиниться решению третейского суда.
Иннокентий получил известие об отлучении Монфора весной, среди обширных приготовлений к новому предприятию – в то время курию всецело занимал вопрос об освобождении Святой земли. Для этого требовалось прежде всего восстановить мир и дружбу между государствами Европы. Ввиду этого в Риме под страхом отлучения думали остановить волновавшихся английских баронов. Иннокентий путем убеждения хотел добиться скорейшего примирения итальянских республик.
Без участия Генуи и Пизы трудно было осуществить восточные походы – а между этими государствами шла война. Иннокентий старался примирить их – и неудачно; тогда он решился на последнее средство: личным участием прекратить раздоры и водворить мир в Северной Италии. С этою целью в начале мая он выехал из Рима с несколькими кардиналами. Дорогой его свалила лихорадка. Он должен был остановиться в Перудже. Больной, он не переставал заниматься делами, что еще вреднее отразилось на ходе его болезни. Врачи дурно лечили его недуг. Неблагоприятные вести между тем сильно раздражали больного и причиняли ему постоянное беспокойство, что и было причиной угрожающего хода болезни.
