В марте 1387 года инквизитор Верхней Ломбардии, Антоний да Септо ди Савильяно, проведав, что число еретиков в Пиньероле и в соседних с ним селениях Сан-Мартино, Нерозе, Люцерне и Асти не уменьшается, явился перед пиньерольцами со всем трибуналом. Он имел целью произвести, между прочим, следствие по поводу убийства монаха Паво, в котором прямо обвинялись жители Перозы. Савойский герцог предписал своему канцлеру, а также и пиньерольскому судье оказывать содействие инквизитору. По водворении в Пиньероле трибунал прежде всего воспользовался одним священником по имени Галозна да Сан-Рафаелло, который был заподозрен в сочувствии к ереси и который, испугавшись пытки, согласился стать доносчиком на горожан. Священник был заключен в тюрьму, где ему пришлось просидеть более года до окончания следствия. Городской нотариус стал делопроизводителем трибунала. В одну ночь было разобрано дело четырех главных подсудимых. Первым привлечен зажиточный горожанин Иоанн Фовр. Его привели в капеллу. Вопросы, которые предлагали ему, сходны по сущности с допросом прочих подсудимых
[113]. Его обвиняли, что он присутствовал при проповеди и благословении хлеба и вина, то есть при consolamentum. Он сознался, что пробыл всю ночь на сходке, прибавив, что когда погасили огни, то все присутствующие кинулись на женщин и что подсудимый выбрал себе девушку по имени Маргарита, с которой совокуплялся два раза. Двое других, женщина и мужчина, изложили догматы своей веры. Они отрицали Бога Сына, Духа Святого, молитву за умерших, чистилище. Они сознались, но не с первого раза; господин инквизитор остался недоволен и погрозил пыткой. Но до нее не дошло дело, второй допрос был снят без пытки; обоих подсудимых даже не вводили в пыточную камеру.
Благодаря признанию все трое были осуждены только на пожизненное заточение. Снисхождение было оказано также за то, что подсудимая Матерна назвала поименно до ста подозрительных лиц, которых встречала на сходках. По своим убеждениям подсудимые принадлежали к альбигойцам.
Не такова была судьба Лаврентия Тальярето из Люцерны, который посещал еретических учителей уже после отречения от ереси, каялся у них и получил разрешение, хвалил их образ жизни, пил и ел с ними. Он был осужден, как отпавший, на смертную казнь. Этот человек, вероятно, пользовался большим уважением в общине: он способен был возбудить к себе фанатическую преданность. За его казнь одна женщина неустрашимо назвала инквизитора палачом – при полном заседании трибунала
[114]. Это была некая Бруинаско, за свою благородную смелость она поплатилась двойной пыткой – в ее протоколе два раза повторяется страшное и лаконическое: «Господин инквизитор не доволен».
Рядом с действительными еретиками привлечена была к процессу не одна сотня оговоренных; некоторые не могли ничего ответить, когда спрашивали, например, была ли лет двадцать тому назад в таком-то месте конгрегация вальденсов. В Пиньероле Савильяно пробовал вызывать иногда целые деревни.
В продолжение марта и апреля к суду привлекались почти исключительно альбигойцы; изредка встречаем нечто похожее на верования вальденсов; но вот с июня или, точнее, с 29 мая, выступает на сцену и другой элемент церковной оппозиции. То были отложившиеся францисканцы. Брата Антония Галазну прежде всего сочли нужным допросить о том, какое платье он носил, будучи францисканцем; назвав третий орден, он сам выдал себя; четырнадцать лет он принадлежал к обществу бегинов. Он рассказывал об обряде Вечери, который тогда выработали у себя бегины. Некто Мартин призвал к себе двух францисканцев; перед ужином он взял хлеб и преломил его на пять равных частей: две – гостям, третью – жене, четвертую – себе, пятую – служанке. Потом пили вино – все из одной чаши поочередно. За трапезой Мартин говорил, что нынешние духовные по наружности кажутся благочестивыми, а в душе хищные волки. Он не признавал Бога в Евхаристии, потому что Господь всегда пребывает только на небесах, называл Римскую церковь домом лжи, прибавляя, что ни папа, ни священники не могут разрешать от грехов, если они только не принадлежат к бегинам. Отвергая чистилище, он допускал вместе с тем, что брать, например, восемьдесят или девяносто процентов не является грехом
[115]. Подсудимый горько каялся в своем двуличном общении с такими еретиками и предпочитал быть растерзанным волками или погибнуть в страшных мучениях, чем лишиться надежды на спасение.
Но и бегинство не могло повлиять на искоренение альбигойских суеверий
[116]; проповедь разврата находила много поклонников. Последние следствия были произведены над бегинами из Киери, на которых, в свою очередь, повлияло альбигойство. Приговор инквизиции был торжественно прочтен в Турине и утвержден туринским архиепископом. Иаков Бек, главный подсудимый, был в близких сношениях с упомянутым еретиком Мартином. Он уже тридцать лет носил рясу так называемого третьего ордена; всю свою жизнь он провел в странствиях и несколько раз был в Риме.
Для нас важно, что Иаков Бек имел сношение со славянскими землями; оттуда не переставали приходить проповедники, хотя боснийская церковь клонилась уже к падению и носила только политический характер. Трое дуалистов видоизменили бегинство Иакова в смысле смягченного дуализма; между ними был один славянин.
Бог не творил мира видимого, то было делом дьявола, считал Иаков. Мужчина и женщина состоят не из духовного и телесного начала, а суть порождения демона, и те только, кто спасается на земле, имеют душу ангелов небесных. Затем следовало отрицание таинства и Символа веры, креста и присутствия Спасителя в таинстве Евхаристии. Он не хотели и слышать о таинстве воплощения.
Восставая против папы и его главенства, альбигойцы не понимали необходимости запрещения работы по праздничным и воскресным дням. Они отрицали чистилище и ад: «То и другое и без того видим в повседневной жизни». Не крещение, а обращение в альбигойскую секту очищает человека и избавляет от власти дьявола; для этого требуются полное сознание и зрелые лета. Для женщины, например, срок определен двадцатью пятью годами. Все чтимое иудейской церковью отвергается, начиная с патриархов и Моисея, кончая святыми и мучениками. Моисей, этот великий грешник, получил свой закон не от Бога, а от дьявола
[117]. Ни Страшного суда, ни воскресения мертвых не будет; потому излишни молитвы и подаяния за умерших.
Вот какое учение проповедовалось в Киери. Славянское влияние продолжало действовать в конце XIV столетия. Это было катарство в том самом виде, в каком оно было известно еще три века тому назад.
В пьемонтских ущельях и городах застаем те же обряды между еретиками, какие знакомы читателям из первого тома нашей книги. Традиция не замирала; религиозный обряд совершался с той же точностью и правильностью, как в старые времена. Между прочим находим интересную и новую подробность касательно consolamentum. Больного спрашивали, хочет ли он стать мучеником или исповедником. Вероятно, естественная смерть не всегда была последствием болезни, но и другой выбор представлял мало утешительного. Принявши consolamentum, больной должен был на трое суток отказаться от пищи и питья и на всю жизнь – от своего имущества в пользу посвященного
[118]. Случалось, что больной не выдерживал такой суровой диеты и умирал, но наследники уже не могли рассчитывать на его имущество.
