Погостить в Москву Пирогов все-таки съездил, но сделал это как-то чересчур экономно, по-немецки, не привезя родным ни гроша. Так, чтобы собрать деньги на поездку, будущий профессор устроил лотерею. Взяв свои часы, «Илиаду» в переводе Гнедича, подаренную тещей Мойера (это именно она познакомила докторанта с Жуковским), и еще кое-какие ненужные ему книги, да старый самоварчик, Пирогов разыграл все эти лоты и выручил сумму чуть более сотни рублей. Явно знакомство со знаменитым русским поэтом и подарок его родственницы ничего не значили для юного материалиста базаровского типа. Пришлось из соображений все той же экономии нанять подвернувшегося подводчика, который порожняком возвращался назад в Москву. Эта немецкая расчетливость чуть не стоила Пирогову жизни. Земляк-возница лишь по чистой случайности не утопил докторанта в полыньях озера Пейпус.
По возвращении своем из Москвы Пирогов принялся за докторскую диссертацию, взяв темой для своей работы перевязку брюшной аорты. На человеке эта операция была тогда произведена только один раз знаменитым английским хирургом А. Купером, и закончилась она смертью больного. Пирогов хотел экспериментальным путем решить вопрос, а заодно сразиться с признанным авторитетом.
30 ноября 1832 года после защиты диссертации Пирогов был удостоен ученой степени доктора медицины. Ему исполнилось 22 года. Пирогову к защите докторской удалось осуществить десять самостоятельных операций. Отсчет, как говорится, начался.
Теперь предстояла поездка за границу, а затем профессура в одном из русских университетов. Эти несколько месяцев, протекшие от защиты диссертации до поездки за границу, Пирогов позднее назовет самым счастливым временем в своей жизни. Семейство Мойеров, а с ним и молодой ученый, переедут жить в деревню в 12 верстах от города. К Мойерам приедут погостить какие-то две незнакомки, и Пирогов, на время покинув анатомический театр, неожиданно займется театром обыкновенным, живым, настоящим и блестяще сыграет роль Митрофанушки в «Недоросли» Фонвизина. Что стало причиной столь резкой перемены? Почему этот пустяк будет назван великим хирургом самым счастливым временем в его жизни? Уж не любовь ли всему причина? Любовь к одной из незнакомок, внезапно посетивших знакомое семейство. Но эпизод этот так ничем и не кончился, и пресловутая «воля к истине» вновь взяла верх в душе юного доктора медицины. Больше Пирогов уже никогда не позволит себе «рассиропиться».
Учение о фасциях (покрывающих мышцы оболочках) явилось для хирурга одним из самых важных и очень трудных направлений в медицине. Во время своего пребывания в Дерпте Пирогов изучил его так основательно, что едва ли кто-то иной мог сравниться с ним.
В мае 1833 года последовало решение министерства об отправке будущих профессоров за границу. Студенты профессорского института пробыли в Дерпте вместо двух лет – пять, ввиду революционных движений в Европе. Первый город, который посещает Пирогов во время своего заграничного путешествия, – это Берлин. Там он работает у профессора Фридриха Шлемма, продолжая изучать анатомию и практическую хирургию на трупах. Пирогов также слушает клинические лекции Руста, ведет больных у Грефе в хирургической и глазной клиниках.
Затем русский доктор медицины перебирается в Геттинген и знакомится с профессором Конрадом Лангенбеком. Именно Лангенбек оказал наибольшее влияние на Пирогова как на хирурга. Дело в том, что этот профессор был в то время в Германии единственным хирургом-анатомом, между тем как большинство хирургов той эпохи вообще представляли собой лишь техников.
Анестезии в самом начале XIX века не было, и быстрое оперирование имело огромное значение для больных. Оно сокращало время мучительного пребывания на операционном столе. Между тем некоторые хирурги возводили в принцип медленное оперирование, оправдывая его соображениями качества и надежности. Какая могла бы быть благодатная почва для старика Фрейда, возьмись он проанализировать подсознание этих лекарей, явно страдающих садистскими наклонностями!
Пирогов же, обладая живым темпераментом и обычным состраданием, приобретя твердость руки, упражняясь на трупах, ненавидел эту злую медлительность. В этом смысле Лангенбек в лице Пирогова приобрел настоящего последователя. Немец-профессор, как скрипач-виртуоз, учил своего русского коллегу искусству приспосабливать при операции движения ног и всего туловища к действиям оперирующей руки. Лангенбек давал практические советы: при проведении операций избегать давления рукою на нож и пилу. «Нож должен быть смычком в руке настоящего хирурга», – любил говаривать знаменитый хирург. «Лангенбек, – замечает Пирогов, – научил меня не держать нож полною рукой, кулаком, не давить на него, а тянуть, как смычок, по разрезываемой ткани. И я строго соблюдал это правило во все время моей хирургической практики везде, где можно было это сделать».
Поневоле на ум приходит сравнение действий геттингенского профессора с классиками немецкой музыки. Как сказал великий Пушкин о Сальери: «Музыку я разъял, как труп». Немецкий эмпирический рационализм, замешанный на протестантской этике, буквально просочился в душу будущего русского профессора. Подобно Баху, Моцарту и Бетховену Лангенбек учил Пирогова слышать цельную и завершенную мелодию операции. Не случайно уже в Петербурге в самый расцвет славы Пирогова-хирурга газеты и журналы будут сравнивать его операции и лекции с демонстрациями резцов, искусных швов, удачно прооперированных гнойных воспалений и результатов вскрытий с концертами прославленной итальянской певицы Анджелики Каталани, а движения его рук напомнят кому-то руки самого Никколо Паганини.
После двух лет пребывания за границей в мае 1835 года Пирогов выехал из Берлина. Впереди его ждала блестящая будущность. А, главное, желанная кафедра хирургии в Московском университете. Теперь-то он точно сможет отплатить старушке-матери и двум сестрам за все их жертвы. Но по дороге будущий профессор неожиданно расхворался и, совершенно больной, без копейки денег приехал в Ригу. Ехать дальше представлялось немыслимым. Пирогова со всеми возможными удобствами поместили в большом загородном военном госпитале, где он пролежал около двух месяцев. Во время этой вынужденной остановки столь желанную кафедру в Московском университете отдали профессору Федору Ивановичу Иноземцеву, который вместе с Пироговым проходил обучение за границей.
Надежды вернуться домой и стать опорой своим любимым женщинам рухнули в одночасье. В отчаянии Пирогов решил остаться в Дерпте. По своему обыкновению он стал усердно посещать клиники. Как раз к этому времени в больнице скопилось несколько весьма для него трудных и интересных случаев. Среди них был и мальчик с каменной болезнью. Пирогову предложили показать свое мастерство. До Дерпта дошли слухи, что русский хирург на трупах делает эту операцию всего за несколько минут. Всем хотелось убедиться в верности этого мнения. «Вследствие этого, – пишет Пирогов, – набралось много зрителей смотреть, как и как скоро я сделаю литотомию у живого. А я, подражая знаменитому Грефе, поручил ассистенту держать наготове каждый инструмент между пальцами по порядку. Зрители также приготовились, и многие вынули часы. Раз, два, три – не прошло и двух минут, как камень был извлечен. Все, на исключая Мойера, смотревшего также на мой подвиг, были изумлены. – В две минуты, даже менее двух минут, это удивительно, – слышалось со всех сторон».
