Льющаяся сверху вода кажется прохладной, но остатками затуманенного желанием разума я осознаю, что на самом деле она вполне теплая. Даже горячая, ведь кабинка наполнена паром.
Поэтому так трудно дышать?
Между ног требовательно ломит. Желание ощутить его внутри почти болезненно.
Яр подхватывает меня за бедра и, держа на весу, входит. Ахнув, обвиваю ногами его пояс, цепляюсь за плечи. Страшно, что он поскользнется, но от этого все ощущается еще острее.
Еще толчок. И еще. Кажется, я кричу.
Скалясь, Яр поплывшим взглядом пожирает мое лицо. Втирает меня в мокрую стену.
Снова ловит губы, мягко покусывая. Обнимаю за шею, не давая отстраниться, и получаю чувствительный укус за нижнюю губу. До боли.
Со стоном отрывается от рта и прижимается лицом к изгибу шеи, обжигая кожу дыханием. Не контролируя себя прихватывает зубами кожу. Но сразу зацеловывает, зализывает и от смены ощущений темнеет в глазах.
Оргазм обрушивается неожиданно. Накрывает как цунами, почти отключая.
Глава 26
Когда выбираемся из душа, сбегаю готовить завтрак. Или обед. Сколько вообще сейчас времени?
Ах, вон, на микроволновой печи, часы. Десять двадцать.
Желудок требовательно урчит. Не помню, что мы ели вчера и ели ли вообще. Кажется, была пицца, но это не точно.
Я потерялась. В эмоциях, ощущениях. В удовольствии. В желании, вспыхивающем, кажется, от одного взгляда, прикосновения.
Можно ли на третьем десятке впервые понять, что значит по-настоящему хотеть мужчину? Понять какого это, когда по-настоящему хотят тебя?
Так, яйца, индейка, куриная грудка, бекон, молоко, зелень.
Останавливаюсь на яичнице с беконом. Шесть яиц, с десяток длинных ломтиков. Все смешать и на сковороду. Пока готовится, накладываю в тарелки зелень, включаю кофе-машину.
Нужно подумать про обед. О том, что примерно едят спортсмены, я в курсе, но лучше уточнить нюансы.
Яр подкрадывается сзади, хватает за задницу. Дергает к себе и с урчанием скользит руками по талии и животу вниз к гладкому треугольнику.
— Завтрак, Яр, — голос срывается.
Там, между ног, сейчас все настолько чувствительное, что как-то даже страшно снова… Но все равно я уже начинаю хотеть…
Он меня разворачивает и усаживает на столешницу. Устраивается между бедер.
— Завтрак буду, — целует в губы. — И обед. И ужин.
Звонит его телефон.
Отстранившись, Яр уходит из кухни говорить. И мне от этого как-то не по себе. Почему не при мне? Есть что скрывать?
Внутри появляется тревожный холодок. И мысль, запоздалая мысль, что у нас был секс без презерватива. Что впервые в жизни я настолько безалаберно отнеслась к контрацепции.
Раскладываю яичницу по тарелкам. Ставлю на стол чашки с кофе. Аппетит отбивает напрочь.
Возвращается Яр. Замирает на несколько секунд, наблюдая за моей возней. И в посветлевших глазах столько любви и нежности, что тревога невольно отступает.
— В чем дело, Киткат?
Приближается, обнимает за талию.
— Да ни в чем. Давай поедим, а то я…
— А честно? — взяв за подбородок заглядывает в глаза.
— Мы…Знаешь, мы ведь не предохранялись, — выдавливаю. Не вся правда, ну и пусть.
— Я здоров.
— Я тоже, но ведь…
— Родишь мне сына, значит, — с будничным видом пожимает плечами, — Или дочку. В принципе все равно, ведь на одном я останавливаться не собираюсь. Мне уже тридцатник, так что…
Сердце пропускает удар. И щемит сладко-сладко. Глаза щиплет.
Яр целует меня в щеку и, подмигнув, усаживается за стол. Начинает есть. Быстро, жадно, и, кажется, урча от удовольствия. Завороженно наблюдаю. Кормить его какое-то особое удовольствие.
Снова включается его телефон. И Яр снова выходит говорить.
До меня доносится «угу», «спасибо» и «слухи не врут».
Тридцатник. Уже.
Лезу в сеть. У Яра сегодня День рождения, а я не знаю.
— С Днем рождения, — говорю ему, когда возвращается.
Он хмурится.
— Извини, что…
— Знаешь, я и раньше не был фанатом этого дня, а теперь тем более.
Открываю рот, спросить почему так, но вовремя передумываю.
Когда твое детство проходит не в уютном доме с любящими родителями, а в приюте, праздники таковыми не воспринимаются.
— Тридцатник. Несколько лет, и good bye, клетка, — говорит Яр.
Садится за стол и, опираясь на локти, наклоняется ко мне. Веселые искорки исчезают из глаз, они становятся серьезными, даже грустными.
— Будешь со мной, когда начну протирать штаны тренером, м?
— А ты со мной, когда перестанет помогать ботокс?
— Я серьезно.
— Так и я тоже, Яр.
— Это другое совсем.
— Нет, абсолютно то же самое. Ты считаешь себя привлекательным из-за периодически происходящего мордобоя в клетке…
— Спасибо за мнение о моей работе.
Вытирает губы салфеткой.
— Не люблю бойцов, Саша разве не говорил?
— Совсем не любишь? — медленно поднимается из-за стола и идет ко мне.
Вижу, как знакомо темнеет его взгляд.
— Совсем! — голос срывается.
— Тогда надо что-то с этим делать.
И, резко склонившись подхватывает меня на руки и укладывает на стол прямо возле тарелок с незаконченным завтраком.
На полутора суток я выпадаю из реальности. И возвращение в нее оказывается не то чтоб болезненным, нет. Так, легкая тоска из-за того, что мы не сможем жить в мире, где есть только я, он и эйфория от того, что мы вместе.
— Яр, я поеду домой, — говорю, наблюдая, как Яр собирается на тренировку.
— В смысле домой?
— К себе.
— Собрать вещи? Хорошая идея. Я с тренировки сразу к тебе, помогу.
— Зачем собрать? — непонимающе смотрю в невозмутимо-беззаботное лицо мужчины.
— Как это зачем? Чтоб переехать сюда. Мы же будем жить вместе, — говорит так, будто это само собой разумеется.
— А…
— Киткат, — обхватывает ладонями мое лицо. Синие глаза смотрят серьезно. — я хочу каждый вечер с тобой засыпать и каждое утро просыпаться. А ты нет?
— Хочу, но… Это слишком быстро, Яр.
У нас все слишком быстро.
— Не ну… Тебе виднее, конечно. У тебя явно больше опыта в отношениях, чем у меня, — кривит губы в ухмылке, — Мои-то самые длинные недельки три длились. Кстати, просвети-ка, а кто установил нормы «слишком быстро», «быстро», «вовремя». Как это работает?
