– Да, придется. Во-первых, если сюда заявится Фолкерк из АНБ. С вертолетами, «субурбанами» и ордой приспешников.
– Он уже был здесь. И ушел с пустыми руками.
– Когда хозяева того дома найдут Умницу, они позвонят в полицию, даже не сомневайся. Он же как из «Сумеречной зоны», помесь человека и шимпанзе, и костюмчик у него, мягко говоря, странный. Само собой, копы не поймут, что это за тварь, но федералы всегда работают в паре с местными властями, и полиция непременно сообщит Фолкерку о такой необычной находке.
– Да, Умница очень даже необычный, – кивнула Эмити.
– Не исключено, что кто-то видел, как мы выбегаем из того дома. А даже если и не видел, Фолкерк вернется сюда, перекроет движение и примется допрашивать всех по второму кругу. В прошлый раз он вел себя так, словно был уверен, что Харкенбах оставил ключ кому-то из местных.
– Что нам помешает снова его обдурить?
– Обдурить? Вряд ли. Что, если на этот раз он… прибегнет к чрезвычайным мерам?
Эмити, не раз читавшая про злых королей и подземелья с крысами, поняла, о чем говорит папа.
– К пыткам?
– Ну, это слишком сильно сказано, но что, если нам введут сыворотку правды? А потом меня арестуют без права выхода под залог? На том основании, что я представляю угрозу национальной безопасности?
– Тогда я останусь одна.
Он посмотрел дочери в глаза и выдержал ее взгляд:
– Не бывать этому.
Разумеется, папа был настроен крайне серьезно, но что такое один человек по сравнению с целым правительством, у которого миллион прихвостней вроде Фолкерка?
Папа снова приложился к бутылке; Эмити же была еще в том возрасте, когда утешение ищут в неперебродившем сахаре. С неподобающей даме жадностью она отхлебнула вишневой колы, после чего спросила:
– Ты сказал «во-первых», а что во-вторых?
Папа покрутил пустую бутылку в руке, рассматривая ее так, словно перед ним была не бутылка, а волшебный предмет, способный предсказывать будущее.
– Это, пожалуй, не критический случай, а моральная дилемма. Скорее даже, дела сердечные.
– Похоже, я понимаю, о чем ты.
– Да, понимаешь, – кивнул он.
– Ты до сих пор в нее влюблен.
– Навсегда, по гроб жизни.
– Так давай заберем ее сюда. – Эмити допила колу и поставила пустую жестянку на стол.
– Она живет своей жизнью, милая, и вряд ли от нее откажется. – Он посмотрел на дочь пронзительно и нежно. – К тому же она не та Мишель, которую мы знали. Может, так на нее повлиял муж, но у нее другая душа. Она не поймет нашего мира и не захочет здесь жить.
– Да, конечно, – закивала Эмити, – ей место в мире Умницы. Но есть же миллион других миров, миллиард, даже больше, и в некоторых не опаснее, чем здесь. Спорим, есть миры и получше нашего. Где-нибудь да найдется та самая Мишель, одинокая, и она будет рада нас видеть.
– Нельзя же потратить всю жизнь на поиски той самой Мишель. Мечтами сыт не будешь. К тому же однажды ты уже потеряла маму. Терять ее снова и снова… – Он покачал головой. – Ты у меня сильная девочка, но, допустим, сотня таких потерь – страшное дело. Даже полсотни, даже пара десятков. Такие испытания сломают тебя. Раз и навсегда, – горько промолвил он, снова уставился на ключ ключей, и Эмити вдруг стало очень грустно. – Я, к примеру, такого не вынесу. Раз за разом надеяться на лучшее, а потом видеть, как надежда разбивается вдребезги… К тому же это слишком опасно. Ты сама видела насколько.
– Тогда зачем ты об этом заговорил?
– О чем заговорил?
– О моральной дилемме. О делах сердечных.
– Чтобы ты все поняла. Как знать, вдруг мы засветимся на радаре Фолкерка, поэтому нужно, чтобы ключ всегда был под рукой. На тот случай, если не будет выбора. Это отличный способ сбежать. Но я должен быть уверен, что ты никогда не воспользуешься им самостоятельно.
– Что? В одиночку прыгнуть в какой-нибудь безумный мир? Зачем это мне?
– Чтобы найти маму. Ту, которая полюбит тебя и согласится жить с нами.
– Ну уж нет. – Она сделала сердитое лицо, хоть и понимала, как наигранно это выглядит. – Пап, я же не дурочка.
– Далеко не дурочка.
– К тому же, если речь идет о чем-то важном, я всегда тебя слушаюсь.
– Да, верно. Так и будет впредь. Но сердце склонно к измене, и это касается не только одних лишь красавиц.
Эмити поняла, что вот-вот разревется. С чего бы? Наверное, она подсознательно верила, что однажды рискнет взять ключ и отправиться на поиски мамы – ведь должна же где-то найтись ее мать! – а теперь ей оставалось лишь оплакать утраченную надежду. Чтобы отогнать мрачные мысли, чтобы папа продолжал думать, что дочь у него никакая не сопливка, а вполне себе зрелая девочка, Эмити насмешливо повторила его слова:
– Сердце склонно к измене? А это еще как понимать?
И, услышав собственный голос, вконец упала духом.
– Разум и чувства, рассудок и эмоции, холодные факты и пылающее сердце. Все это одинаково важно. Но чтобы не испортить себе жизнь, нужно принимать решения, руководствуясь логикой и здравым смыслом. Эмоции – это что-то вроде дополнительной гирьки на весах. Если полагаться на них полностью или даже по большей части… Видишь ли, зачастую сердце желает того, что на самом деле нам не нужно, а иногда – того, что нам вредно. Того, что может поставить крест на будущем. И эти желания столь сильны, что мы идем на поводу у сердца, хоть и знаем, что так поступать неправильно.
Все ясно, очередная лекция из разряда «послушай старших». Кстати говоря, раньше она о таком не задумывалась, а ведь папа дело говорит.
Однако нужно смотреть правде в глаза: Эмити допускала, что не последует папиному совету. Да, раньше она жила без матери и как-то мирилась с этой пустотой. Но теперь, когда у Эмити появился реальный шанс найти свою Мишель, пустота настойчиво напоминала о себе, и от нее просто так не отвертишься.
Но Эмити запомнит, что сердце склонно к измене, и постарается не рисковать. Изо всех сил постарается. Ведь папа плохого не посоветует.
Она поняла, что смотрит на стол – туда, где лежит ключ, – а отец не сводит взгляда с ее лица. Эмити знала, что сейчас пообещает никогда не пользоваться этим устройством, и папа поверит ей, но не до конца, и ей будет стыдно, что она покривила душой, а папа поймет, что ей стыдно не просто так, а очень даже по делу.
Отношения между отцом и дочерью – невероятно сложный союз, нерушимый и в то же время хрупкий, как фарфоровая ваза, и все это замечательно, но иной раз не очень-то приятно.
Трудно даже представить, каково это, когда отношения строятся не только с папой, но еще и с мамой. Пожалуй, такой союз сложнее и прекраснее всего на свете.
