Когда они вошли в спальню – сперва Кэнкер, а сразу за ним Йессман, – то увидели, что Блэкридж лежит на полу, то ли мертвый, то ли при смерти. У Колтрейна был пистолет, а у Харкенбаха – ружье, и Винс Кэнкер ровным счетом ничего не понял. Они же пятнадцать минут назад портанулись отсюда, не успев надышаться снотворным, так с чего бы им лезть обратно? Не из-за Пеллафино же. Кто он для них? Никто. Ладно, женщина еще ничего себе, но таких на свете полно, не станешь же из-за каждой жопу рвать. А девчонка – ну, она ж просто ребенок, их на свете еще больше, чем женщин, от них сплошное глобальное потепление, а когда подрастут, так и вовсе одни убытки: будут сидеть в университетах, изучать литературу острова Фиджи на государственные денежки, а лучше бы эти денежки пошли на прибавку к зарплате Винсу и таким, как Винс, ведь это самое государство существует только потому, что Винс и ему подобные пашут без продыху.
Входя в спальню, ни один из них не вынул пистолета из кобуры. И рук они поднимать не стали – это тебе не кино про Дикий Запад, – лишь сделали огорченно-почтительные лица и стали ждать подходящей возможности. Ружье и пистолет – это еще не конец света. У Кэнкера с Йессманом есть ножи, сюрикэны, выкидные лезвия в подошвах ботинок (отличная, кстати, штука). Даже оказавшись в таком неудобном положении, оба знали сотню способов, как обернуть ситуацию в свою пользу и прикончить врагов. Такое бывало уже не раз. Тем более Харкенбах – придурковатый профессор, ханжа и любитель галстуков-бабочек, беглец от неприятностей, а Колтрейн – коллекционер всякого хлама, и книжек у него дома столько, что любой нормальный мужик давно уже повыбрасывал бы их к чертовой матери. Блэкриджу, конечно, крепко досталось, но его обидчики стояли бледные, потные и, похоже, понимали, что сильно нашкодили. У них на такое дело кишка тонка, а если у тебя на такое дело кишка тонка, считай, что ты покойник.
– Погодите, – сказал Винс. – Давайте все порешаем. Чтоб и вам хорошо, и нам хорошо.
Выстрелы показались ему ужасно громкими.
96
Это была уже не схватка, а кошмар наяву, на нее набросился не псих, а чудовище, монстр в человеческом обличье, пришелец с другой планеты, и непонятно было, что он с ней сделает, прежде чем нанесет последний удар. Эмити попыталась вскочить на ноги, но Фолкерк одной рукой схватил ее за джинсы, другой – за футболку, оторвал от пола и принялся вращаться по кругу, совсем как папа, игравший с ней в веселую игру «самолетик», когда Эмити была совсем маленькой, но сейчас в этом действе не было ничего веселого, одна лишь злоба и ненависть. Наверное, Фолкерк надумал размозжить ей голову. Стукнуть его не получалось, вырваться – тем более. В промежутках между ударами сердца Эмити повторяла про себя: «Господи, спаси, Господи, спаси, Господи, спаси…» Даже странно, что у этого человека, у этого демонического существа хватало сил делать то, что он делал, ведь Эмити только что пнула его в пах. Наверное, безумие и ярость наделили его нечеловеческой силой. Он как заведенный крутился вокруг своей оси, приговаривая: «Сука, сука, сука, сука, сука» – все громче и громче. Да, точно, сейчас он разожмет руки. Эмити закричала снова, ведь если она врежется в стену или налетит на какой-нибудь шкаф, то переломает себе все кости. И тут он ее отпустил.
Мишель бродила по лабиринту: неровный пол, коридоры с каменными стенами, катакомбы, едва освещенные свечами в подсвечниках. Язычки пламени лизали камень, повсюду сновали тени, похожие на юрких саламандр.
В нишах лежали мертвецы, обернутые бурыми бинтами. Лиц не было видно. Мишель шла все дальше, все глубже под землю: она искала свою мать, умершую при родах; она искала Джеффи, погибшего под колесами «кадиллака», и Эмити, принявшую смерть на руках у отца.
У Мишель был свет: то масляная лампа, то электрический фонарик. Она разматывала влажные заплесневелые бинты, обнажая одно лицо за другим. Снова и снова видела перед собой лица тех, кого любила, и множество собственных лиц, прекрасно сохранившихся после смерти.
Наконец она поняла, что эти поиски будут длиться вечно, что ей никогда не найти своих истинных мать, отца, мужа и дочь. Ее охватило тихое отчаяние.
И тут тишину коридоров разорвал, отражаясь эхом от стен, детский крик. Кричала Эмити.
В язычках пламени и беспокойных тенях появилась живая девочка. Она была в ужасе, она спасалась бегством. Пронеслась мимо, бросилась прочь, и Мишель устремилась за ней, прощупывая мрак фонариком. Каменные коридоры множились, Мишель все внимательнее всматривалась в каждое новое ответвление, пока наконец не моргнула, снова и еще раз, и лабиринт исчез. Вместо него появилась кухня Пеллафино.
Глаза закрывались, в ушах звенело, язык, казалось, распух и стал вдвое больше обычного. Мишель вспомнила, как из вентиляционных отверстий повалил желтый газ.
Прямо перед ней бушевал озверевший Фолкерк. Эмити была на полу, она пыталась отползти от этого демонического создания. Фолкерк хотел ударить ее ногой, но промахнулся. Попробовал снова и попал девочке в ягодицу.
Опустив веки, Мишель снова увидела каменные стены лабиринта.
Нет!
Она в панике распахнула глаза, разглядела кухню, демона и невинную девочку. Фолкерк крутил ее, словно тряпичную куклу. Эмити чуть не ударилась головой о длинную стальную ручку холодильника, зацепилась кроссовком за дверцу шкафа.
Где же Джеффи? Почему его не видно?
Хватая ртом воздух, Мишель попробовала встать со стула.
Получалось не очень. Ноги не слушались. Кухня то сужалась, то расширялась, а периферийным зрением Мишель видела одну лишь пульсирующую темноту.
Фолкерк отшвырнул девочку прочь.
Упав на стол, она проехалась по нему всем телом; вилки, тарелки и кофейные кружки полетели на пол, а за ними по инерции и сама Эмити. Она врезалась в стул, опрокинула его и откатилась к открытой двери в кладовку. После хватки Фолкерка кожа головы горела огнем, а еще Эмити ушибла правое плечо, левое колено и прикусила язык – во рту стоял привкус крови. Все кости, похоже, остались целы, не было даже глубоких царапин, но сердце ее колотилось так сильно, что Эмити боялась, как бы кости не повылетали из суставов, и Фолкерк был тут как тут, и он снова достал свой пистолет.
В руках у головорезов не было оружия, но они были вооружены, и, разумеется, не только пистолетами. Здоровенные парни нехорошего вида, глаза холодные и безжалостные, как у роботов.
Прогремели два ружейных выстрела. Джеффи без колебаний выпустил десять пуль из «зиг-про» и не перестал стрелять, даже когда противники упали, ведь мало ли, вдруг на них кевларовая броня, да и вообще… Конечно, это чистой воды безумие, но было что-то сверхъестественное в этих двоих, в их непроницаемых лицах, в том, как самоуверенно они шагнули навстречу верной смерти, вдруг их не остановят даже два контрольных выстрела в голову?
Внизу кричала Эмити, и будь здесь еще десяток головорезов, Джеффи сделал бы с ними то же самое, не испытывая никаких душевных терзаний. Великое темное царство Мордора существует не только в книгах Толкина. Вот оно, прямо здесь. Всегда было здесь. И здесь, и везде, где люди жаждут абсолютной власти над другими людьми. Джеффи вынул из пистолета пустой магазин и вставил новый.
