Казалось, инструменты вот-вот задымятся. Смычки терзали струны, рвали, как хищник жертву. Надина кожа покрылась мурашками, воздух в зале стал густым и темным, как перед бурей, и дышать стало немного больно. Надя балансировала на грани обморока, в крови пульсировал живой звук.
Виолончели лишили бессмертную пьесу Вивальди скрипичного изящества, превратив летнюю грозу в самый настоящий морской шторм. И будто бы даже запахло озоном, а перед глазами замелькали синеватые вспышки.
Все Надины чувства обострились, она забыла и о том, где находится, и о кучке напуганных студентов. Исчезли все, кроме нее и Платона с Игорем, – отчего-то ей чудилось, что она стала частью их неистового дуэта.
Она видела каждую пору на возбужденном мокром лице Платона, видела, как носятся его пальцы по грифу с сумасшедшей скоростью, чувствовала, как каждая нота резонирует в ее теле. Он словно играл не на виолончели, а на ней самой, она ощущала боль от его резких прикосновений, и боль эта граничила с наслаждением. Впервые в жизни Надя готова была вот-вот взорваться от чувственного удовольствия, стоя от мужчины в нескольких метрах.
За нее боролись, пусть и в музыке, боролись до порванных смычковых волос, и это делало Надю добычей, пробуждало в ней осознание своей глубинной первобытной женственности. Это омывало, как водопад, очищало каждую клеточку, обновляло. Надя будто сбрасывала лягушачью шкурку, оставаясь собой настоящей. Желанной и прекрасной.
Еще немного, и она плюнула бы на условности, разделась бы у всех на виду и отдалась Платону прямо здесь, на сцене, которую Платон с Игорем превратили в языческий жертвенный алтарь. Она любила бы своего музыкального полубога, утопая в звуках, что извлекал Заславцев.
Напомни кто Наде об этих безумных фантазиях спустя время, она бы сделала вид, что все это глупости, и ей, приличной во всех отношениях благовоспитанной девице, в жизни бы такое в голову не пришло, но в тот момент ее рука невольно потянулась к вороту блузки и с силой рванула вниз. Увлеченные «Грозой», студенты, к счастью, так и не заметили, как бесстыже покатилась по полу маленькая перламутровая пуговица.
Когда последние ноты стихли, а Игорь и Платон обессиленно откинулись на спинки стульев, мокрые, вымотанные, с прилипшими ко лбам волосами, безмолвный зал огласился звонким ритмичным стуком каблуков. Это Надя шествовала под прицелом чужих глаз прямиком к Платону. Склонилась над ним, провела кончиком пальца по его лицу, очерчивая прямой нос и пухлые выразительные губы, а потом впилась в них жадно и отчаянно, будто собиралась выпить Платона до дна.
Оркестр молчал. Никто не посмел хмыкнуть, засмеяться или улюлюкнуть. Впрочем, Надю мало интересовало, что подумают люди. Платон принадлежал ей, по крайней мере, сейчас, в эту секунду. Своей игрой он вычеркнул из ее памяти всех прошлых девиц, которых она когда-то видела в его постели. Она знала, что он считал ее всего лишь другом, что влюблен был в Ларионову, а за нее «дрался» с Игорем только из-за давней вражды. Все это она прекрасно понимала разумом, но все же позволила чувствам взять верх.
Лишь прикоснувшись к его губам, она ощутила, как сильно ей этого не хватало. Его вкуса, его запаха, его мужественного тепла. Пусть бы весь мир через мгновение провалился в пропасть – плевать! Главное – этот поцелуй она пронесла бы с собой сквозь вечность.
Отстранившись, она вздохнула прерывисто и с трудом сфокусировала затуманенный взгляд на Платоне. Его лицо расплывалось, задваивалось, казалось, перед ней сидят сразу двое: пухлый мальчишка в очках и крепкий, до неприличия сексуальный мужчина. И оба глупо улыбаются, как будто выдули по целой бутылке эликсира счастья.
– Значит, по-твоему, он победил? – донесся до Нади хриплый голос Игоря.
– Нет, – честно ответила она.
Какие бы чувства к Платону сейчас ни бурлили у нее в душе, врать она не могла. Ни Игорю, ни кому бы то ни было.
– Что? – лицо Платона вытянулось. – Тогда почему?…
– Потому что это был утешительный приз, – злорадно протянул Игорь, не дав Наде и рта раскрыть. – Выкуси! Она остается со мной!
– И тебя это устроит? По-прежнему хочешь жениться на девушке, которая так целует другого?
– Жениться? – хором выдали Надя с Игорем, а потом озадаченно переглянулись.
– Ну, не знаю, как вы там это называете, – Платон опустил глаза. – Гражданский брак или сожительство… Ребенка ведь просто так не заводят! Я узнавал, что это за центр планирования семьи, там ведут беременность! – и он с болью взглянул на Надю. – Слушай, мне все равно, кто отец ребенка! Даже если… – его передернуло, – вот он! Но подумай еще раз, я знаю, у нас с тобой может получиться! И я готов сам воспитывать малыша, хоть он и будет похож на Игоря…
– Чего? – отшатнулась Надя. – Какой малыш, какой Игорь?!
– А я говорил, что он рехнулся! – Заславцев крутанул смычком у виска.
Надя уже хотела выяснить больше, но вовремя заметила, с каким неподдельным любопытством вслушиваются в каждое слово студенты. Пора было прикрывать лавочку, Платон с Игорем и без того устроили им бесплатное представление.
– Так, репетиция окончена, – громко заявила Надя.
Дирижер заморгал, очнулся и тут же сделал вид, что его чужая личная жизнь не волнует совершенно.
– Да-да, ребят, – деловито закивал он. – Расходимся.
– А как же концерт в Архангельском? – спросила Алина.
– Да, не знаю, как остальные, а я готов подписать все, что нужно, – Сева встал со своего места.
– И я! – подскочила следом флейтистка.
– Где бумаги?! – присоединился к ним альтист Саша.
– С этим разберемся позже, – холодно ответила Надя. – Я еще должна все обдумать по новой.
– Так мы подождем! – Вторая скрипачка подобострастно заулыбалась.
– Вам сказано: позже! – Дирижер запоздало включил авторитет. – Разошлись все, и вам позвонят, как только что-то станет известно. Но лично я, – и он сделал подобие реверанса в сторону Нади, – с удовольствием бы поучаствовал в концерте с таким прекрасным дуэтом.
– Дуэтом?! – возмущенно выдохнул Платон. – Да я с этим… С этим… Да я с ним на одном поле не сяду…
– Как будто тебя кто просил! – Игорь хмыкнул. – Дуэт… Скажете тоже!
– Так, хватит! – не сдержалась Надя, пока они не прошлись по всем «Временам года» и не полопали себе все струны. – Давайте отойдем в сторонку. И поставьте уже, ради бога, виолончели!
Платон с Игорем неохотно переглянулись, как два драчуна, которых поймали за шкирку, и уныло поплелись за Надей в дальний угол зала. Когда студенты остались вне зоны слышимости, она развернулась к мужчинам и выжидающе скрестила руки на груди.
– Ну? И что это значило? – требовательно осведомилась она у Платона.
– Надь, все в порядке, мне ты можешь сказать, – он сделал лицо декабриста, готового с отвагой выслушать свой смертный приговор. – Я все пойму.
