Нет, это был не тоннель на тот свет, это было страшное бессознание, которое она так хотела покинуть. А еще была боль, но теперь не пронзающая все тело насквозь, словно острой каленой иглой, а тягучая, тяжелая, давящая. Боль была повсюду, она пульсировала, сжимала виски, а еще этот звук.
Постоянно был слышен монотонный писк, он давил на нервы, хотелось зажать уши и не слышать его никогда. Но вот картинка сменилась, снова появилась та светлая комната, с белыми шторами и силуэтом мужчины. Он стоит у детской кроватки, склонившись, слышен тихий плач.
Полина дергается вперед, но не может сдвинуться с места, от отчаянья по щекам текут слезы. Полупрозрачная штора не дает разглядеть мужчину, виден лишь его силуэт. Снова писк, уже более частый.
Грохот. Голос. Такой знакомый голос, именно он вырывает ее из этого состояния, из той комнаты и черноты, что была до нее.
— Полина, тихо, тихо, девочка. Прошу тебя, тихо.
Мужчина гладят ее по лицу, стирая влагу со щек, такие сильные и горячие руки. И запах, не больницы, а такой родной. Медленно открывает глаза, успокаиваясь, полумрак, прибор снова монотонно издает сигналы. Да, точно, она в больнице, ее привез Влад, она так не хотела его опускать, цеплялась до последнего, а он кричал на всех.
Теперь уже резко открыла глаза, дернулась, чтобы сесть, смотрит на руки, вытаскивая иглу из вены, но ее тут же останавливают и укладывают обратно.
— Куда это ты собралась? Рано еще для прогулок.
Провела свободной рукой по животу, накрытому одеялом, прикусила губу, глаза наполнились слезами.
— Ну, что ты, что ты, милая.
Он так быстро оказывается рядом, склоняется, прижимая ее к себе, начинает гладить по волосам, целуя их. Из груди Полины вырвался всхлип, она прижимается сама, цепляясь руками за белый халат, накинутый на его плечи.
— Все ведь хорошо, девочка, все хорошо.
— Ты видел его? Герман? Ты видел?
Она не то что не может произнести вслух, Полина не может думать о том, что ее ребенка нет. Это совершенно неправильные, плохие мысли, от них она сама готова наложить на себя руки. Одни вопрос, полный надежды и смысла жизни. Полина поднимает голову, смотрит в глаза Германа, такие голубые, но в них сейчас нет ледяного холода, он смотрит так странно, с такой нежностью.
— Конечно, видел, он такой красивый.
Улыбка, легкий поцелуй в висок.
— Красивый?
— Конечно, как его мама.
— О, Господи, — зажимает рот ладонью, дает волю слезам, а в груди растекается безграничное счастье, сердце сжимается, кричит в ладони.
— Полина, что ты? Прекрати! Полина, посмотри на меня, — отдергивает ее руки, задирает голову, смотрит в глаза уже с осуждением. — А ты что подумала?
— Я…я боялась даже думать об этом, мне было так страшно, что я потеряю его. Ты…Влад…так ждали, я видела, я чувствовала, а если…. Господи, я бы не пережила всего этого. Я бы не пережила его потерю.
— Все хорошо, милая, все хорошо, не плачь.
Сидя на больничной койке, Герман прижимал к себе самую любимую женщину на свете, готовый поклоняться ей лишь за то, что она рядом, что подарила им сына, такого славного, такого милого, что даже у него, при виде малыша навернулись слезы. Железная скала Герман Браун давно рухнул к ногам этой девушки, а теперь и к сыну, которого она им подарила.
Когда Валентина Юрьевна отвела их на другой этаж, к прозрачной стене, кому-то махнула рукой и девушка в голубой форме одернула покрывало, они увидели его. Герман представлял, что будет все иначе, да чего там, он даже представить не мог всего того, что видит. Малыш лежал в маленькой яркой шапочке, раскинув маленькие ручки в стороны, одетый в такую же яркую кофточку, и чмокал пухлыми губками.
Бровки сведены, он чему-то был сердит, потом закряхтел и снова зачмокал губками. Непонятно, на кого он был похож, да это и неважно. Они с Соболем, два здоровых мужика, стояли и не могли поверить в то, что видят.
— Он пока в специальном боксе для недоношенных младенцев, но это скорее для перестраховки, с ним все хорошо. Там специальный климат, ему комфортно, пока мамочки нет рядом, он какое-то время побудет там. Утром можно будет взять на руки. Дышит прекрасно, покушал сам, конечно, пока из бутылочки и смесь. Вы придумали имя мальчику?
— Что?
Герман очнулся, продолжая смотреть на сына, понимая, что вот именно с этого момента вся их жизнь станет другой. А еще прекрасно понимая, что он не сможет оставить все то, что случилось с Полиной, просто так. Сердце так отчаянно билось в его груди, переполненное счастьем, которого он раньше не знал. А еще сжималось из-за того, что на их счастье посягнули.
— Имя? Как нам записать его?
— Влад, — обратился в Соболеву, но тот даже не повернулся.
— Да?
Соболев сам, словно получив тяжелейший нокаут, не мог пошевелиться и произнести ни слова. В его жизни было много боев, схваток, но эту он проиграл безоговорочно, этому крошечному человечку.
— Почему он такой маленький?
— Потому что он младенец. Таким здоровым бугаем, как вы, он успеет еще вырасти, и поверьте мне, это случится раньше, чем вы думаете.
— Мы не думали об имени, надо спросить Полинку, как она скажет.
— Все понятно, — Валентина Юрьевна устало улыбнулась, покачала головой. Глядя на этих мужчин, она поражалась и не могла поверить, что такое реально может быть, но лучше два отца, да таких, что смотреть боязно, чем ни одного или какой-нибудь придурок.
— Он в специальном боксе, Соболь завис на нем, не может насмотреться, но сказали, что все хорошо, — Герман вытирал слезы с лица Полины, тут же целуя губы.
— Красивый, да? И здоровенький?
Полина все всхлипывала, а слезы все лились и лились, как у сумасшедшей. Но это было от радости и счастья.
— Конечно, красивый, ты сама его скоро увидишь. Я потом скажу тебе «спасибо» за сына, скажу, как ты мне дорога, о том, как я тебя люблю, но сейчас всего один вопрос. Полина, соберись.
— Да, — девушка замерла.
— Кто на тебя напал?
Герману надо было знать как можно скорее, чтоб начать действовать, чтоб не допустить повторения случившегося, чтоб никто не смог больше навредить его семье. Полина внимательно разглядывала мужчину, что сидел перед ней, уже совсем рассвело, в палате стало светлее, голубые глаза, седина на висках которой, кажется, стало больше, лучики морщинок вокруг глаз.
Такой когда-то недосягаемый, грозный до жути Герман Браун, теперь в ее глазах был совсем другим. Он скажет, что любит ее? Ей не послышалось? Облизала губы, жутко хотелось пить, опустила взгляд вниз, погладила черного ворона на руке, своего защитника.
— Это был тот мужчина, из отеля, что искал вас зимой, с акцентом. Я видела его до этого у ресторана. Дамир, так его называл спутник, он говорил, что вы за все ответите и долг вернете с процентами, если я вам дорога. Герман, что за долг?
