В полевом госпитале медики за несколько секунд приняли всех раненых. Мы с Гэри полетели обратно за второй партией.
– Черт. Нам же говорили, что эту чертову зону расчистили несколько недель назад, – негодовал Гэри.
– Наверное, никто не предупредил об этом чарли, – ответил я.
– И то правда.
Отряд попросил нас подождать. На земле продолжалась небольшая перестрелка.
Я высоко кружил над долиной, держась за пределами выстрелов мелкокалиберного оружия. С нашей орбиты мы видели дым, поднимающийся над северной частью долины, где мы летали утром. На западе было еще больше дыма, в том направлении продвигались отряды 101-й. Американцы разворачивали свои силы на обширном участке территории, но с высоты он казался крошечным. Море джунглей простиралось на сотни миль во всех направлениях. И под таким прикрытием можно было отправиться куда угодно.
– Так, Старатель, у нас чисто.
– Принял, подлетаем, – отозвался Гэри.
Сойдя с орбиты, я перелетел через вершину холма, снизился за ней и стал заходить на посадку вдоль ущелья, которое вело к горному уступу. По пути мы успели захватить груз боеприпасов, поэтому с трудом парили на такой высоте. Мне нужно было рассчитать время захода на посадку таким образом, чтобы потерять косую обдувку на подлете к уступу. Когда мы шли примерно тридцать миль в час и нам оставалось преодолеть всего сотню ярдов, правый бортовой пулеметчик открыл огонь. Он увидел дульные вспышки. За пятьдесят метров до уступа, на самом опасном отрезке пути, ворчун-наводчик начал махать мне руками, чтобы я улетал.
Садиться было нельзя.
Я продолжал лететь. Уже три человека скакали и отмахивались от меня руками. В тот же момент из канала связи раздался крик:
– Не садитесь. Мы под сильным обстрелом!
Я впервые оказался в подобной ситуации. Обычно у меня была возможность перелететь через зону высадки, если садиться запрещалось. Но наша зона находилась на склоне холма. По бокам возвышались стены ущелья, мне некуда было поворачивать. Свободное место было только под нами и позади нас. Я выровнял машину, чтобы остановить заход на посадку. Парить мы не могли, поэтому вертолет начал терять высоту. Задрав нос и опустив хвост, он скользил на дно ущелья. Пока мы падали, я нажал на правую педаль и развернул нос, чтобы не прекращать падение и набрать воздушную скорость. Я нажал газ и рванул в ущелье. Воздушная скорость выросла до семидесяти. Из падающего судна мы снова превратились в воздушное, и я проскочил между деревьями на горном хребте сбоку от ущелья. Ворчуны видели, как мы падали в ущелье. Мы исчезли за поворотом, и они уже думали, что мы разбились. Но вот чудеса! К их изумлению, «Хьюи» выпрыгнул из джунглей.
В конечном счете, мы добрались до уступа, выгрузили боеприпасы и забрали оставшихся раненых. Как обычно, на обратном пути последнего захода с нами летели трупы погибших солдат.
Вечером того же дня я взял Гэри с собой за партией льда.
Глава 13. Просто признай, что боишься
Я уверен, что мы победим.
Нгуен Као Ки, U.S. News & World Report, 1 августа 1966 г.
Государственный переворот в пользу коммунистов в Южном Вьетнаме уже не просто маловероятен… он невозможен.
Линдон Джонсон, 14 августа 1966 г. (после совещания с генералом Уэстморлендом на своем ранчо)
Июль – август 1966 года
Сон больше не приносил мне покоя. Я сбежал из Вьетнама в Гонконг, но не смог избавиться от воспоминаний.
Двадцать один солдат лежал без движения, их лодыжки были перехвачены веревками, руки связаны за спиной – северовьетнамские пленные. У ног пленных стоял сержант с перекошенным от злобы лицом. Пленные глядели на него, не моргая. Сержант направил пистолет в одного из них. Внезапно он ударил пленного по ноге. Удар отшвырнул пленного на несколько дюймов. Сержант выстрелил из пистолета прямо ему в лицо. Голова пленного отскочила от земли, как брошенный сверху мяч, а затем упала в кровавую кашу из мозгов. Сержант повернулся к следующему пленному в очереди.
– Он пытался сбежать, – раздался голос возле меня.
– Он не может сбежать, он связан!
– Он дернулся. Он пытался сбежать.
Пленный быстро произнес несколько слов на вьетнамском, когда сержант встал возле него. Когда он ударил пленного по ногам, тот закрыл глаза. Пуля ударила его в голову.
– Это убийство! – прошипел я.
– Они отрезали сержанту Рокки член и запихали его ему в рот. И еще с пятью ребятами из его отряда поступили так же, – пояснили мне. – А перед этим они всю ночь медленно полосовали им кишки ножами. Если бы ты только слышал их крики… Они кричали всю ночь. К утру все были мертвы, с членами во рту вместо кляпов. Это не убийство, это правосудие.
Еще одна голова отскочила от земли. Я содрогнулся от ужаса.
– Мне приказали забрать пленных. Их должно быть двадцать один, – взмолился я.
– Ты их получишь, всех получишь. Просто они будут мертвы, вот и все.
Сержант продвигался вдоль ряда, останавливая пленных, которые пытались сбежать. Ряд солдат удлинялся, и сержант уходил все дальше. Его красное лицо светилось, а головы продолжали отскакивать от земли. Затем он поднял взгляд на меня.
События прошлого преследовали меня во снах.
Раненый вьетконговец лежал на носилках, один край держал медик, второй край был зацеплен за пол грузового отсека.
– Не думаю, что он рад нашей помощи. Мне кажется, он бы предпочел умереть, – произнес медик.
Вьетконговец пялился на меня. В его черных глазах читался упрек. На нем был только черный верх от пижамы, штанов не было, на бедре зияла распухшая, загнивающая рана, полученная несколько дней назад. Все это время он прятался в джунглях.
– Ногу уже не спасти, – произнес медик.
Солдат пялился на меня. Носилки заскрежетали о пол вертолета, когда медик стал заталкивать их внутрь. Бортмеханик подошел с другой стороны и потянул носилки на себя. Они задвинули носилки под сиденья пилотов. Пока они толкали и тянули носилки, раненый не сводил с меня глаз.
– Либо у этого засранца трипак, либо мы его возбуждаем, – пошутил бортмеханик.
Он указал на промежность раненого. Жидкость, похожая на сперму, капала с пениса и блестела на бедре. Я отвернулся, ощущая его ненависть, и чувствовал, как он уязвим. Я посмотрел в его черные горящие глаза, они глядели в ответ. Все действие замерло. Я подумал, что просыпаюсь. Но затем передо мной всплыл живой щит, который я видел в зоне «Пес».
Глаза заморгали, в их уголках собрались морщины. Старая женщина с черными зубами что-то мне сказала, а затем закричала. Звука не было. В своей сморщенной руке она сжимала гладкую ручонку ребенка. Она медленно продвигалась, словно шла под водой. Толпа вокруг нее беззвучно вдохнула, пошатнулась и рухнула вниз. Вдали застрекотал пулемет. Женщина медленно упала на землю, содрогнулась и умерла. Старуха продолжала что-то говорить. Я посмотрел на ее двигающиеся губы и понял, что она говорила:
