На высоте тысячи футов, а иногда и на пятистах мы обычно провоцировали огонь. На этот раз враг не отвечал нам. Двигаясь по глиссаде к зоне высадки, мы заметили дым, который неспешно поднимался после очередной огневой подготовки, проведенной артиллерией и боевыми вертолетами. Должен же настать день, когда огневая подготовка сработает и уничтожит всех врагов в зоне высадки. Я надеялся, что это будет сегодня.
Борясь с чувством страха, я проверил направление дыма, чтобы обнаружить ветер. Штиль. Мы летели с востока колонной из трех машин, собираясь приземляться в узкой зоне высадки. Но внизу было слишком тихо!
Находясь в сотне футов над деревьями возле ближнего края зоны высадки, бортовые пулеметчики Желтого-1 открыли огонь. Они стреляли по деревьям на краю зоны, били по кустам, по местам, где мог прятаться враг. Ответного огня не было. Два боевых вертолета, идущие по обеим сторонам нашего отряда, тоже пустили в ход пулеметы. Пока они трещали, шел дым. У меня в ушах зазвенело от громких, но сдавленных хлопков, когда мои бортовые пулеметчики присоединились к остальным. Я жалел, что у меня не было отдельного спускового крючка. Глядя на количество пуль, врезающихся в зону высадки, было сложно поверить, что на земле мог хоть кто-то уцелеть.
Когда мы выровнялись, боевые вертолеты прекратили стрельбу, чтобы пули не срикошетили в нас. Никакого ответного огня. Может, они все убиты? Или мы ошиблись зоной?
У меня зашкаливал адреналин, поэтому я чутко улавливал каждое движение своего вертолета. Полозья уже приближались к земле, и я ждал, когда машина накренится в сторону под весом толпы высаживающихся пехотинцев. Они ревели и орали в грузовом отсеке, взвинчивая себя перед битвой. Я слышал их крики сквозь шум двигателя. Я до сих пор их слышу.
Моя посадка была синхронизирована с головным кораблем, и наши полозья коснулись земли одновременно с сапогами ревущих пехотинцев.
В тот момент солдаты Северного Вьетнама и решили захлопнуть ловушку, открыв стрельбу по нашим машинам как минимум из трех разных точек и ударив по высаживающимся ворчунам перекрестным пулеметным огнем. Зона высадки внезапно ожила, пули врага засвистели. Я схватился за управление и непроизвольно наклонился вперед в готовности к взлету. Мне пришлось подавить в себе естественное желание убраться оттуда немедленно. Давление с полозьев было убрано, ворчуны высадились. Полетели! Фэррис орал в микрофон, приказывая Желтому-1 взлетать. Они не двигались с места.
Ворчуны даже не успели добежать до деревьев. Всего мгновение назад они выпрыгивали наружу и воинственно рычали, но теперь лежали вокруг нас, убитые и раненые. Лопасти головной машины до сих пор вращались, но экипаж не отвечал. Я увидел, как перед носом вертолета начал разлетаться песок от разрывающих землю пуль. Я весь сжался, пытаясь мысленно остановить их. Наши бортовые пулеметчики палили поверх упавших ворчунов по привидениям в джунглях.
В моем сознании наступило странное затишье. Я отдалился от происходящего. Под треск пулеметов, крики о том, что все погибли, и вопли Фэрриса в адрес Желтого-1 я думал о пулях, летящих бесконечным потоком сквозь плексиглас, сквозь мои кости и кишки, сквозь нашу машину. Какой-то голос отозвался эхом в тишине. Это был Фэррис, который орал:
– Пошел! Пошел! Пошел!
Я среагировал так резко, что «Хьюи» подпрыгнул. Казалось, машина шла только на моем адреналине, когда я круто опустил нос, чтобы разогнаться. Я облетел справа головной вертолет, стоявший на месте как вкопанный. Наши бортовые пулеметчики продолжали вести огонь с обеих сторон. Трассеры, летевшие в мою сторону, напоминали теперь крупные капли дождя. Как они промахиваются? В детстве я в шутку пытался уворачиваться от капель под летними ливнями. Рано или поздно я промокал до нитки. Но не сегодня. Я скользнул за верхушки деревьев и пошел, ускоряясь, для прикрытия на малой высоте. Я резко вилял влево и вправо, уворачиваясь, сбивая врага с толку, как учил Лиз, и, когда я отлетел на достаточное расстояние, я взмыл вверх и убрался из этого кошмара. Сознание вернулось на место вместе с окружающими звуками.
– Что случилось с Желтым-три? – произнес какой-то голос.
Машина до сих пор стояла на земле. В канале связи царило безумие. Наконец, я разобрал голос Фэрриса, который командовал:
– Запрещаю, Белый-один. Берите левее. Уходите обратно.
Фэррис заставил Белого-1 увести остальную роту по круговой траектории на пару миль от зоны. Желтый-1 и Желтый-3 остались внизу.
Я глянул вниз на два вертолета, которые тихо стояли на земле. Их лопасти лениво вращались, пока турбины работали на малых оборотах. Машинам было все до лампочки, в отличие от мягких сгустков протоплазмы, которые ими управляли. Вся зона была завалена телами, но из тридцати ворчунов, которых мы высадили, некоторым удалось выжить. Они смогли укрыться за деревьями на краю поляны.
На Фэрриса свалилась куча хлопот. Ему нужно было посадить и разгрузить еще двенадцать машин. Затем на связь вышел пилот Желтого-3. Он был жив, но его партнер, судя по всему, погиб. Бортмеханик и пулеметчик тоже не подавали признаков жизни. Сам он был в состоянии управлять машиной.
Два боевых вертолета тут же нырнули вниз, сверкая пулеметами, чтобы обеспечить ему отступление. Со стороны это выглядело потрясающе.
Только Желтый-1 оставался внизу. Машина стояла на земле, не выходя на связь, поддерживая обороты. За ней было достаточно места, чтобы высадить оставшихся пехотинцев.
Один из выживших ворчунов добрался до связи. Он сообщил, что может обеспечить хоть какое-то огневое прикрытие с парой других солдат.
Несколько минут спустя вторая группа из трех вертолетов пошла на посадку, и Фэррис приказал мне возвращаться в зону ожидания. Я вернулся на пару миль назад к большому полю, приземлился и подобрал очередную партию парней с безумными глазами.
Они тоже ревели и орали. Дело было не в боевой подготовке. У них была мотивация. Мы все думали, что нам предстоит последний рывок, который способен положить конец войне. К моей второй посадке в боевой зоне пулеметы врага стихли. По крайней мере, эта партия переживет высадку.
Кто-то наконец заглушил двигатель Желтого-1, когда мы улетали. Точно не экипаж – он терпеливо ждал возвращения домой в черных мешках.
Для меня навсегда останется загадкой, как в меня не попали. Должно быть, я верно распознал все сигналы. Верно? Меня стали называть фартовым после того вылета.
В тот же день, пока закат догорал на горизонте за Плейку, мы с Лизом и еще несколькими парнями прогулялись до госпитальной палатки посмотреть на тела. Небольшая толпа живых стояла и смотрела на растущую кучу мертвых. Во всем этом кошмаре был организованный порядок: оторванные части тела разносились по разным кучам. По всей видимости, руки, ноги и головы должны были воссоединиться с владельцами в мешках для трупов. Но у похоронной службы закончились мешки, и трупы просто складывали друг на друга.
Новоприбывших, как раненых, так и мертвых, приносили из вертолетов. В проеме штаб-палатки стоял медик и отсылал некоторых раненых обратно. Тех, кому уже было не помочь, например с разорванными животами. Медики делали им инъекцию морфина. Но морфин уже ничего не менял. Я уставился на одного обреченного солдата, лежавшего в пятидесяти футах от нас. Он посмотрел в ответ, и я прочитал его мысли. Его испуганные глаза расширились, он цеплялся за жизнь. Он умер. Через несколько минут к нему кто-то подошел и опустил веки.
