После скандальных публикаций в румынской прессе работу по разборке ящиков стали проводить в секретном режиме
[427].
Документы, принадлежавшие королевской семье, оставались в Москве. Их по поручению Литвинова предстояло передать через советского посла лично королю. Но после сообщения Островского об отсутствии монарха в столице было решено передать документы министру иностранных дел Н. Титулеску во время предполагавшегося его приезда в Москву
[428]. Однако визит Титулеску не состоялся. Эти документы были переданы в Румынию позже и вошли в фонды Государственного исторического архива в Бухаресте.
Передача румынских архивов, подававшаяся в средствах массовой информации как проявление дружественных отношений между СССР и Румынией, давала повод рассчитывать на взаимность. Именно по этой причине нарком обороны К.Е. Ворошилов обратился к М.М. Литвинову с предложением поставить перед румынским правительством вопрос о возвращении советской стороне оставшихся на территории Румынии и Бессарабии ещё со времён Первой мировой войны архивов 4, 9, 6 и 8-й русских армий, архивов Румчерода, «которые представляли несомненную ценность как с чисто военной, так и с политической стороны». Речь шла также о документах оставшихся в Яссах, Кишиневе, Белграде, Романе, Ботошани и других городах складов русского военного имущества. «Объём этих архивов, – писал Ворошилов, – исчисляется десятками тысяч пудов. Не исключена возможность, что часть архивов была расхищена белогвардейцами – генералами [Н.Н.] Головиным, Е.Ф. Новицким и др., которые ещё в 1918 г. имели к ним касательство, тем не менее, мы должны требовать от румын возвращения нам указанных архивов, из которых можно будет взять всё ценное и нужное нам». (Ранее уже говорилось, сколь важны были подобного рода архивы и материалы для обоснования российской/советской стороной контрпретензий к Румынии за невыплаченные России долги и оставшееся на её территории и территории Бессарабии имущество русских армий).
Реакцию Литвинова выяснить не удалось, хотя вряд ли письмо Ворошилова осталось без ответа. Не известно также, ставила ли советская сторона в то время перед румынами вопрос о возвращении указанной документации? Однако архивы, о которых сообщал Ворошилов, советская сторона не получила.
Восстановление дипломатических отношений между СССР и Румынией в июне 1934 г., почти после двадцатилетнего разрыва, стало значительным импульсом для развития взаимоотношений. Была восстановлена прямая железнодорожная и телеграфная связь с Румынией, развивалось сотрудничество в области внешней политики, экономики. Большое значение придавалось развитию научных и культурных контактов. Развертывает деятельность в Румынии Всесоюзное общество культурных связей с заграницей (ВОКС). 20 ноября 1935 г. посол М.С. Островский писал М.М. Литвинову: «Лучшим способом нашей пропаганды был бы приезд сюда живых людей, представителей спорта, искусства и науки». Он предложил организовать в Румынии две выставки: одну – научную, другую по искусству, обе [идеологически] нейтральные
[429].
Однако в сотрудничестве двух стран не всё шло гладко. 14 июня 1935 г. Островский сообщал в НКИД, что сигуранца «принципиально и огулом не пропускает наших печатных изданий в страну»
[430]. Серьезные трудности возникали на международной арене. По ходу переговоров о заключении пакта о взаимопомощи между СССР и Румынией, которые оказались сорванными по вине румынской стороны в 1936 г., Титулеску заявил, что «пакт должен предусмотреть взаимопомощь не только против Германии, но и против Венгрии»
[431]. По информации, поступившей советскому послу из НКИД, Румыния, осведомлённая о том, что советское правительство «не намерено оказывать ей помощь против Венгрии, ни с того, ни с сего, тем не менее, выставляет эти требования, придавая своим требованиям характер шантажа. Вы, мол, заключили с Францией и Чехословакией пакты о взаимопомощи
[432], эту помощь вы можете оказать им, только пройдя через нашу территорию, а потому извольте нам за это заплатить… Титулеску в то же время хочет не только сохранить союз с Польшей, но намерен даже исключить Румынию в случае нападения на нас Польши»
[433].
Возможно, именно во время трудных советско-румынских переговоров о заключении пакта о взаимопомощи в Москве задумались о том, чтобы подсластить румынскую «пилюлю». Советские руководители понимали, что румын вряд ли могло удовлетворить возвращение «бумажной» части ценностей, хотя и имевшей несомненное историческое значение. Хуже обстояло дело с ценностями материальными: их Москва возвращать не спешила. По имеющимся сведениям, в 1935–1936 гг. в Румынию было отправлено только 12 тонн золота. Возвращение всего золотого запаса советская сторона связывала с «окончательным урегулированием бессарабского вопроса»
[434].
Объективно нормализация советско-румынских отношений открывала возможность обсуждения спорных вопросов, поиска их решений на компромиссной основе. Начало было положено возвращением части румынских сокровищ, оказавшихся в России в годы Первой мировой войны. Но путь, по которому в 1935 г. был сделан только первый шаг, оказался долгим и тернистым.
Глава 11
Проблема репараций, или еще раз о том, кто кому должен?
После передачи в 1935 г. румынских архивов вопрос о возвращении Бухаресту ценностей не поднимался вплоть до 1940 г., который стал переломным в развязке территориального спора за Бессарабию между СССР и Румынией. Решающую роль в решении этого вопроса сыграл внешний фактор – коренное изменение международной обстановки
[435]. Заключение 23 августа 1939 г. советско-германского пакта о ненападении, так называемого пакта Молотова – Риббентропа, создало условия для политического решения вопроса о Бессарабии, оккупированной в 1918 г. румынскими войсками. В пункте 3-ем секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту говорилось: «Касательно Юго-Восточной Европы с советской стороны подчёркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о её полной политической (курсив мой. – Т.П.) незаинтересованности в этих областях»
[436]. Характерно, что летом 1940 г. германская сторона была готова удовлетворить интересы СССР в Юго-Восточной Европе «вплоть до Константинополя и Проливов», но как отмечал И. Риббентроп, на переговорах с Москвой «последнее, однако, не обсуждалось»
[437]. Неожиданно для Германии советское правительство выдвинуло требование к Румынии передать Советскому Союзу, кроме Бессарабии, также и Буковину. Это встретило возражение Берлина. «Претензии советского правительства в отношении Буковины, – писал Риббентроп послу в СССР Ф. фон Шуленбургу 25 июня 1940 г., – нечто новое. Буковина была территорией австрийской короны и густо населена немцами. Судьба этих этнических немцев также чрезвычайно заботит Германию»
[438]. Вечером того же дня, в беседе с Шуленбургом В.М. Молотов объяснил, что Буковина рассматривается советским правительством как «последняя недостающая часть единой Украины», и что по этой причине советское правительство придаёт важность разрешению этого вопроса «одновременно с бессарабским»
[439]. 26 июня 1940 г., днём, Шуленбург посоветовал. Молотову вернуть золото Румынии, чтобы облегчить решение бессарабского вопроса. В отправленной сразу же после беседы с советским наркомом телеграмме Риббентропу Шуленбург сообщал: «На моё заявление, что мирное решение вопроса могло бы быть достигнуто с большей лёгкостью, если бы советское правительство вернуло Румынии золотой запас румынского Национального банка, переданный в Москву на сохранение во время Первой мировой войны, Молотов заявил, что об этом не может быть и речи, поскольку Румыния достаточно долго эксплуатировала Бессарабию»
[440]. Выполняя указание Риббентропа, германский посол заявил Молотову, что «отказ Советов от Буковины, которая никогда не принадлежала даже царской России, будет существенно способствовать мирному решению [вопроса о Бессарабии]»
[441]. В ходе советско-германских переговоров стороны достигли договоренности о присоединении к СССР только северной части Буковины с городом Черновцы.
