…А если не объяснять?
— Леш, у тебя ничего теплого не найдется? — жалобно окликнула она от палатки, будто только что вылезла. — Холод собачий.
Это стоило провернуть просто ради того, чтобы увидеть выражение морды Зубкова. Представьте, мужик приходит на рыбалку, закидывает удочку, а из воды рыбка выпрыгивает и ему: «Уважаемый, перейди на другое место, а? Солнце заслоняешь».
…А что? Аля ничего такого не сделала.
Они встретились где-то на полпути: Альбина Яницкая и толстовка Алексея, снятая с доберманского плеча.
— Спасибо, зайка, — расцвела Аля, натягивая еще теплую вещь, и быстро коснулась губами его рта. Со слегка отвисшей челюстью.
…Вот теперь сделала!
Контрольный взгляд на парнокопытного Саву, и Яницкая потащила Добермана к костру.
— Ты не замерзнешь? — спросила она, усаживаясь рядом с ним и прижимаясь к теплому мускулистому телу.
В конце концов, был бы против, в палатку бы к ней не полез, правильно?
…Ну и что, что это была его палатка?
— Конечно, замерзнет. На улице же минус двадцать. — Это «Валик».
Алексей опустил взгляд к Але, быстрым движением заправил ей волосы за ухо и улыбнулся чуть поджатыми губами, дескать, бывает. И чуть коснулся ее макушки, словно стеснялся погладить.
— Ты сейчас тоже согреешься, — успокоил он, и от этого «ты» сразу стало тепло.
Валентин сел напротив и принялся нанизывать Алю на осуждающий взгляд, как шашлык на шампуры. Наверное, чтобы прожарить на чувстве стыда. Но, увы, не сработало. Возможно, остаточный эффект вчерашних возлияний. Альбина закрыла глаза и прислушалась к спешащему сердцу Леши.
А потом пригрелась. И уснула.
Второй раз она проснулась, когда к костру выбрались остальные. Судя по небу, с момента пробуждения прошло часа два. Она лежала головой на коленях у Добермана. Вокруг суетились и щебетали сонечки, вовочки, женечки и прочие представители фауны, но Але было глубоко всё равно. Она почему-то была счастлива.
Сборы и обратная дорога прошли незаметно, потому что внимание Яницкой было безраздельно отдано Доберману. Он, вроде, держал дистанцию и обменивался шутками с парнями, но иногда то невзначай касался руки, то убирал паутину с волос, то придерживал под локоток на спуске. Обычные действия неожиданно наполнились глубоким сакральным смыслом.
Микроавтобус с «Золотой рыбкой» уже ждал их. Яницкая сидела у окна и смотрела, как мужчины что-то обсуждают.
— Слушай, он, бедолага, уже не знает, куда от нее деться, — услышала она шепот и хихиканье Сони за спиной.
— Да копец просто! Прилипла как банный лист. Хоть чуть-чуть гордости-то должно быть, — поддержала ее Женя..
— Он, конечно, староват… — заметила Белочка Соня, жена оплывшего старого козла. — Но тело у него ничего, зачетное.
— Разве что тело, — снизошла Мышь Евгения.
— Может, у него еще кое-что… — Зубкова сделала особый акцент на этом «кое-что», — ценное есть.
— То-то она под него так и стелется, — поддакнула бухгалерша. — А он-то на нее не слишком ведется. Видать, трахнул разок, а теперь не знает, как избавиться.
…Алексей сел на одиночный ряд кресел с другой стороны.
Ничто не обижает так сильно, как правда.
Доброе утро закончилось.
Начался день.
По приезду Альбина вежливо поблагодарила Алексея за помощь, забрала свои вещи и захлопнула дверь в свой номер.
В ду́ше она дала волю слезам. Правильно, очень самостоятельная девушка: сама придумала, сама поверила. Потом она достала из сумки ленивицу, завалилась с нею на кровать и подробно рассказала, какая она, Аля, дура. И как глупо и пошло выглядело ее поведение вчера и сегодня. Вот теперь ей стало стыдно. Так, что даже на Люсю было стыдно смотреть, не то что людям в глаза, и ленивица отправилась под подушку.
На обед Яницкая решила не ходить. Это было свыше ее сил.
Она решила пойти на пляж.
Идеальное место для уединения. Море. Чайки. Одиночество. Шоколадка из заначки. Всё, что нужно человеку для горя. Всего один день, ей нужно переждать всего день. А потом все забудут о ее выходках. С людьми всегда так.
Аля быстро натянула купальник, намазалась кремом от загара, нанесла легкий макияж — одиночество одиночеством, но для себя тоже нужно быть красивой, — накинула пляжную тунику и, убедившись, что в коридоре никого нет, быстро сбежала по лестнице вниз.
Глава 22, в которой у Штыка случается полный разрыв шаблона и взрыв мозга
Всем хороша Альбина Яницкая. Кроме того, в чём невыносима.
Леха уже смирился с тем, что его использовали в качестве подушки и грелки. Он даже придумал более-менее дееспособную отмазку, чтобы прикрыть то, что приличным людям не показывают. Но не-е-ет! Мы же, Альбина Яницкая, не ищем легких путей. Вся наша жизнь — борьба!
Со здравым смыслом.
И что бы она ни использовала в качестве оружия, Леха попадал в радиус поражающего действия. Когда находился рядом. Мозг разжижался, воля терялась, как у слона при звуке флейты. И восставало то, что должно было мирно болтаться за ненадобностью.
Поэтому после насмешливой фразы Савы, куда Леха собирается ныкаться от Тяжелкова после возвращения, Штык решил сесть подальше, чтобы спокойно подумать. И принять решение. Не давал покоя и вопрос, чем он готов расплатиться, совестью или сердцем.
Чисто как мужик, Маркелов не трусил. Тем более что и повода — формально — не было. Ведь между ним и Альбиной, что бы ни там думали окружающие, ничего не случилось.
Но, во-первых, то ли еще будет. Неизвестно, до чего дело дойдет, учитывая настойчивость блогерши. А «настойчивость» у нее была о-го-го! У Лехи она вызывала очень стойкую реакцию.
А во-вторых, Леха был в «Золотой рыбке» не как частное лицо. То есть ответственность нес не только — и не столько, — за себя, сколько за фирму Кощея, чтоб ему там икалось.
Самое очевидное, что Леха мог сделать, это отказаться он контракта с Пашкой. Тем более, что формально его — контракта — и не существовало. На словах они договорились, а бумажки оформлять было некогда. Да, Кощей не будет в восторге, но и сам не без греха, так что как-нибудь утрясут. Тогда он будет отвечать только за себя. Так проще.
Но вопрос, чего желает Аля? Вчера, пьяная, она желала спать. А сегодня, трезвая, — целоваться. Всерьез или просто чтобы Зубкова позлить? Полная непредсказуемость Яницкой по разрушительности могла сравниться только с ее настойчивостью.
Вот как трактовать ее подчеркнутую холодность возле номера? Зубков не видит — пошел на хрен?
Леха решил не грузиться, поскольку логика и Яницкая были несовместимы, а других инструментов анализа у него всё равно не было. Он принял душ, побрился, потыкал каналы на телевизоре, нашел какой-то бандитский детектив и с час провалялся на кровати, критикуя постановку драк. Извилины постепенно закручивались на место. Дыхание выравнивалось. Мир обретал четкость.
