Отыскав глазами алюминевый тазик литра на три, я слила в него оставшуюся воду из чайника и принялась мыть чашки и тарелки, стараясь действием изгнать из разума материнский голос, что продолжал презрительно нашептывать, невзирая на то, что я мысленно ее решительно посылала. Да еще Каверин продолжал на меня пялиться, я это спиной чувствовала, и оборачиваться не надо. Стоит, молчит и смотрит.
— Лись, какого хрена, а? — наконец подал он голос, подойдя ближе. — Что я сказал или сделал?
— В смысле? — не поднимая глаз, спросила его, наподдав в голос беззаботности. Вышло паршиво, потому как нервно-визгливо как-то. — Нормально же все, сказала уже.
Его ладонь внезапно легла на мои кисти с тряпкой, и только в этот момент я осознала, что руки у меня тряслись, как у паралитички. Я заморгала изумленно, одновременно силясь изгнать из глаз подступившие слезы. Да что это еще за на хрен?
Антон забрал тряпку, кинул ее в воду и, взяв со стола полотенце, принялся вытирать мне руки. Медленно, начиная с пальцев и до запястий, мягко при этом массируя.
— Что было, Лись? Кто-то заставлял? — спросил он, и я вздрогнула, потому как эти его прикосновения меня в подобие транса какого-то погрузили, что ли.
— Что? Ты об… — я машинально коснулась пальцами нижней губы, — об этом? Нет! Ничего такого не было!
Я попыталась снова отвернуться, но он удержал меня.
— Но что-то было же. Говори! — теперь он уже приказывал, и я, само собой, тут же вспыхнула.
— Да с какой, блин, стати? И что рассказывать? Я же сказала уже тебе все!
— Ни хрена ты мне не сказала! — тоже напрягся Антон. — Ты мне о себе вообще ничего не говоришь.
— А чего ты так завелся-то? Внезапно дошло, что целовался с девкой, что до тебя члены сосать, может, пробовала? Так не бзди, не было такого, я до тебя нецелованной еще даже ходила.
— А то я, бля, и сам этого не понял, балбесина. И срать бы мне было, что ты там по доброй воле в жизни пробовала, я о другом спрашиваю.
— А-а-а, ну конечно срать! Ты-то до меня других баб напробовался от души, да? Ну и как я…
— Кончай это! — Каверин заткнул меня, попросту зажав рот ладонью. — Не пытайся сбить меня на вот эту вот фигню с ревностью и соскочить с ответа. В чем наша проблема, Лись? Я же помню, что тебя после зажиманий в клубе тоже нахлобучило от чего-то. Что это?
— Да что ты ко мне… — начала, как только Антон убрал руку, и он тут же опять заткнул. Попыталась вырваться, но он мигом скрутил, вжав спиной в свою грудь.
— Так, вдох-выдох, мелкая. И еще разочек, — чуть нараспев произнес он мне на ухо. — Успокаиваемся и объясняем все понятненько для недогоняющего меня. Угомонилась? Все, давай.
Ну что, блин, я могу ему сказать? И почему вообще должна что-то говорить? И если расскажу действительно все, его самого-то не вывернет от осознания, с какой дрянью соприкоснулся?
— Я… — нахмурилась так, что между бровями даже запекло, — не могу понять. Себя.
— Ага-а-а. Давай понимать вместе.
Он мягко, но уверенно подтолкнул меня к койке, уселся сам и затянул меня к себе на колени. А я решила не сопротивляться.
— Хм… А давай! — согласилась на его предложение, умостившись поудобнее и положив гудящую голову ему на плечо. Уютно ведь. — Ты же опытный у нас в этом деле.
— То есть дело все же в сексе?
— То есть дело в отношении к нему. Точнее уж — от него. Вот скажи мне, Каверин, тебе часто попадались девушки, что ловили кайф от минета?
— Вопрос с подвохом, Лись? — Я качнула головой, отрицая. — Честно? Ладно. Тогда мой ответ — нечасто.
Вот как. А по его же собственным заявлениям, абы с кем он не встречался, потому как агрегат свой нашел не на помойке.
— Ясно, — вздохнула я. То есть я именно та, кем моя мать считала подобного сорта девиц. Ну и ладно.
— Хорошо бы и мне стало ясно, потому как кажется, что все стало еще хреновей, — попытался Антон заглянуть мне в глаза, но я прикрыла веки. — Слушай, вот мне серпом по одному месту про своих бывших говорить с тобой, потому как понимаю, что себе же подляну могу сделать. Но тут такое дело, Лись… Тебе, возможно, стоит понять кое-что обо мне. Я обычно же встречался с девушками, ну, скажем так, особого склада характера.
— Это как?
— Это… ну, знаешь, те самые особи женского пола, что чуть не с рождения знают себе цену.
Я аж замерла, услышав одно из любимых маминых выражений.
Глава 20. 2
— Судя по твоему тону, это как-то плохо, — нахмурилась я, не понимая. — Или это ты с сарказмом и речь ведешь о шлюхах?
— Мелкая, а тебе не кажется, что любой человек, определивший для себя свою же цену, и есть шлюха. И не важно, какого размера эта цена и в чем выражается — деньгах или дорогих подарках.
— Погоди, по-твоему выходит, что любая женщина, принявшая у мужчины подарок, уже шлюха. А как же в семьях? Если мужик содержит жену, то она сразу продажная, по-твоему?
— Не путай мягкое с вонючим, Лись. Во-первых, уж поверь, семья семье рознь и есть такие, где все как раз и держится на бабках и только на них, так что сама понимаешь. Во-вторых, принять подарок — это одно, а вести в голове учет этим подаркам, отсчитывая объем их и стоимость до той критической массы, как уже можно ноги раздвинуть или тот же минет сделать — это абсолютно разные вещи. А уж то, что только сделала для меня ты, — это вообще и рядом не стояло. Но что ты еще и сама от этого кайфанула… — Каверин резко вдохнул, так что меня на его груди подкинуло и так же резко выдохнул, поерзав подо мной. — Это отвал башки реально. Понятно стало?
— Не совсем. Скажи, если, по твоим словам, с теми, кто сам кайфует от этого, все лучше, то зачем же ты встречался с девушками, кому это не нравилось?
— Э-э-эм-м… ну, знаешь ли, вопросы у тебя… — мажор мой нервно хохотнул. — Вот чую, что нарвусь ведь, но раз пошла такая пьянка… Лись, секс в любом его проявлении, кроме насилия, — это хорошо. Плюс мы, парни, к этому относимся попроще и особенно по молодости. Любой секс лучше, чем его отсутствие. И к тому же я сразу тебе признался, что хорошим мальчиком никогда не был. Да и, собственно… похрен мне было до сих пор, мелкая. Это уже какая-то на автомате херня, понимаешь? Если есть возможность, то чего нет-то? Все какой-то движ и жизнь. — От этой его фразы у меня отчего-то больно, чуть не до тошноты, потянуло от сердца к желудку. — Да и когда сравнить не с чем, то разница в глаза не колет.
Появилась у меня крамольная мыслишка спросить его, а как было с Роксаной, если у него были к ней чувства. Но стало дико стыдно, что даже подумала о таком. И немного припекло еще внутри. Ревность это, я уже понимаю. Блин, сколько этих самых чертовых чувств разом и все во мне одной! Как бы не порваться.
— То есть, по-твоему, получается, моя реакция на минет — это хорошо, и ничего в этом неправильно нет? — решила я подытожить и прекратить себе голову ломать.
