В первую же неделю у неё появилось сразу двое знакомцев. Они прислали ей приглашение к чаю, подписанное двумя именами — Алан Мелвилл и Тони Уотсон. В приглашении упоминалось, что познакомиться с ней, как с выдающейся особой, им посоветовал Эдмунд Уилки. Они встретились с ней в кафетерии дешёвой молодёжной гостиницы, что на улице Пиз-Хилл за Театром искусств. Это была зала в коричневатых тонах, непритязательного и практичного вида, непоправимо пропахшая табаком, а также поколениями спортсменских рубашек, пивших здесь неблагоуханный растворимый кофе. Алан и Тони оказались чрезвычайно уверенными в себе и настолько беспощадно безыскусными в обращении, что это составляло особый стиль, который лишь со временем — путём сопоставления с другими видами поведения здешних молодых мужчин — ей открылся. Они потчевали её крепким чаем, наливая себе и ей из коричневого чайника в вязаной грелке — в толстые белые керамические чашки. На столе имелись сложенные ступеньками ломтики хлеба, джем, фруктовый кекс. Алан был худощавый блондин с шотландским выговором, одетый в безрукавный пуловер глухого синего цвета, полушерстяную клетчатую рубашку. Тони — дородный кучерявый брюнет, в свитере ржавого цвета явно домашней, ну или, по крайней мере, ручной вязки, с крупным рисунком, с высоким отворачивающимся воротником. Брюки на обоих просторные вельветовые. Алан изучал современные языки в колледже Святого Михаила и всех ангелов, Тони — английский язык в Королевском колледже. В эту первую встречу она ещё не понимала важности выяснения, какую школу они окончили и (что не менее важно) прошли ли армейскую службу. Узнала только, что они второкурсники и пописывают в местной университетской газете. Покрашенные в глянцево-кремовый цвет, прокопчённые стены украшены были множеством фотографий: девы в кембриджских яликах-плоскодонках, девы на велосипедах с развевающимися фалдами мантий, девы, возлежащие в высокой траве, девы за столиками с бокалами вина, в ярком свете магниевой вспышки… Новые знакомцы объяснили, что хотели бы сделать для газеты материал о Фредерике (Уилки рассказал им о её роли в «Астрее» и потрясающих способностях к наукам). Очерк об интересной первокурснице. Алан, кстати, делает хорошие фото! Итак, вы согласны?
Почему ей было не согласиться? Многообещающее начало, возможность заявить о себе. О подводных камнях она не подумала.
Тони с Аланом ей понравились. В следующую встречу они вместе в новой кофейне выпили тонны кофе эспрессо из покатых стеклянных чашечек. Сводили они её и в разные бары, где сами пили пиво, а Фредерика — сидр. (Тони понимал тончайшие отличия между сортами пива. К пиву Фредерика так и не сумела приохотиться, хотя в этой компании это было бы кстати. Пиво тепловатое, горькое, а в желудке болтается почему-то холодным.) Они спрашивали Фредерику, что она думает про всякое-разное. Польщённая их интересом, она радостно высказывала заветные мысли; впрочем, из боязни показаться тугодумной или неуверенной охотно объявляла своё мнение и о том, о чём задумывалась мало или не задумывалась вовсе. Иногда они записывали её слова в блокнотик, иногда нет. Она отнесла их обоих к типу «умеренно-симпатичный» (другие варианты были — приятной наружности, красивый, смазливый, элегантный, привлекательный) и «башковитый» (в отличие от умный, одарённый, смышлёный, рассудительный, сообразительный, вдумчивый, мудрёный, уверенный, знающий, восприимчивый, шустрый…). «Башковитый» было словцо кембриджское и одновременно из прошлого мира школьных учителей и школьных экзаменационных испытаний. В нём присутствовали смысловые оттенки остроты и проворства ума, которых в слове «умный» ей недоставало. Тони с одобрением высказался о человеческой порядочности Д. Г. Лоуренса, его глубоком уме (с которым не шло в сравнение «умничанье» людей из группы Блумсбери
[89]) и пророческих заветах. Подобный характер суждений и моральная оценка живо напомнили ей отца. Уже потом, позднее, она обнаружила, что Алан с его грубоватым выговором — прекрасный медиевист (причём разбирается не только, как можно было ожидать, в шотландских чосерианцах да балладистике, но и в европейской живописи и культуре). Ещё он знал много о Льюисе Грассике Гиббоне и Джеймсе Хогге (она же об этих авторах не слышала)
[90]. И Тони и Алан называли себя социалистами, по памяти цитировали Рёскина и Уильяма Морриса
[91], о которых Фредерика тоже не ведала. Самому факту чьих-то «социалистических» убеждений она значения не придала, полагая, что все мало-мальски порядочные люди и так голосуют за лейбористов. Она также решила (ошибочно!), что Тони и Алан, подобно ей, происходят из образованного среднего сословия.
Очерк о ней в «Университетском листке» появился под названием «Сильная первокурсница». Он сопровождался двумя фото работы Алана: на первом Фредерика, в мантии, со стопкой книг, в ньюнэмской арке, имела вид сердитый и нахмуренный (солнце било ей в глаза), на втором расположилась калачиком в кожаном кресле у Тони в «берлоге» — облегающий свитер, облегающие брюки, маленькие чёрные домашние тапочки, одна рука на бедре, другая подпирает голову. Если первый снимок производил впечатление высокомерной угловатости, то второй отдавал соблазнительностью, но какой-то незрелой.
В тексте имелись подзаголовки: «Фредерика о кембриджских женщинах», «Фредерика об актёрской игре», «Фредерика о сексе».
Это больше напоминало материал из жёлтой газеты наподобие «Дейли экспресс» (Фредерике незнакомой), нежели серьёзную журналистику, которую Тони вроде как объявлял будущим делом своей жизни.
Если верить очерку, о кембриджских женщинах Фредерика высказалась примерно так: Кембридж — рынок женихов и невест, но женщины менее честолюбивы и предприимчивы, чем мужчины, а умным девушкам трудно прослыть истинно женственными.
Говоря об актёрской игре, она с неприкрытым тщеславием заявляла, что желает попробовать себя в трудных, требующих отдачи ролях — леди Макбет, Клеопатра, святая Жанна д’Арк. На вопрос о роли Елизаветы I в «Астрее» она сказала: это был отличный, щедрый дебют; впрочем, она не уверена, что будущее английского театра связано со стихотворной драматургией, как пьеса «Астрея» довольно статична. Александр Уэддерберн — удивительный человек, и она рада сообщить, что следующая его работа для сцены будет совершенно в другом роде, золотое ностальгическое облако «Астреи» развеялось. Играть в «Астрее» было ни с чем не сравнимое удовольствие, все чувствовали себя свободными и абсолютно раскованными.
О сексе она сказала: действенные средства контрацепции вскоре выбьют основу из-под многих традиционных понятий, таких как целомудрие, верность и проч. В особенности у женщин.
