Датун отдавал приказы, сидя на белом гауре с черной гривой, подаренном Линх кааном. Он не обращал внимания на боль на месте выклеванного глаза.
Бори готовились уезжать.
— Ну? — спросил Датун, завидев двух всадников. — Исполнили приказ?
И сразу понял все по застывшим лицам воинов.
— Почему оставили вашего богоизбранного младенца, а не принесли сюда? Его сожрут болотные звери.
— Его охраняет посланец Тэйанга, — ответил Бузи. — За него можно не беспокоиться. А вот здесь он в опасности.
— Это точно, — усмехнулся Датун. — Я бы зарубил его на месте. И ворона тоже. Где они? На болоте?
Бузи вытащил халади. Его товарищ поступил так же.
— Неповиновение командиру — тягчайшее преступление для бори, — сказал Датун.
Бузи тронул гаура и поскакал на Датуна. Второй воин следовал за ним.
Датун ждал их. Его гаур фыркнул, наблюдая за приближающимися воинами. Бузи подъехал к Датуну и ударил сверху. Датун выхватил халади неуловимым движением, отбил и на излете задел нижним лезвием горло Бузи. Брызнула кровь. Бузи свалился с гаура.
Датун чуть двинул пятками и его гаур, повинуясь команде, чуть скакнул вперед. Датун парировал удар второго воина, выкинул вперед другую руку с зажатой калингой. Воин захрипел и навалился на гриву гаура с калингой в горле.
Командир бори поскакал к лесу. Промчался меж деревьев, спугнул варраха, выбрался к болоту. Халади держал наготове.
Подъехал к болоту и вскоре нашел младенца. Тот продолжал лежать у гнилой воды. Комары облепили личико.
На небе темнели тучи. Надвигалась гроза.
Датун слез с гаура, пошел к младенцу. От боли в глазнице раскалывалась голова. Он огляделся по сторонам, чтобы не остаться без второго глаза. Ворон исчез.
— Где же твои покровители, ублюдок? — спросил Датун. — Разбежались?
Слева зарычал зверь. Чтобы разглядеть его получше, бори повернулся всем телом. Непроизвольно поднял халади. Гаур заревел и отбежал в сторону.
Неподалеку стояла волчица. Шерсть зверя отливала синевой. В холке она была выше гаура, а ее морда находилась на уровне головы стоящего человека. Ее челюсти с легкостью разгрызли бы рог зуброна. Сосцы набухли от молока. Чуть выше на ветке березы сидел ворон и чистил перья на крыле.
Заслышав рычание, младенец заплакал. Впервые после рождения.
Волчица опустила голову, подбежала к младенцу, обнюхала. Комары взлетели в воздух. Волчица коснулась младенца лапой, подвинула к себе под брюхо. Ребенок умолк, пожевал губами и принялся сосать молоко волчицы. Она посмотрела на Датуна и зарычала.
Халади выпал из рук Датуна. Он смотрел, как ребенок лежит под волчицей, а затем, как подкошенный, рухнул на колени.
Ударил окровавленным лицом в землю и сказал:
— Великий Тэйанг, прости меня, ослепленного глупостью. Поистине, ты по заслугам забрал у меня один глаз, потому что я был слеп и обуян гордыней. Я не ведаю твоих замыслов в отношении этого младенца, но прошу, наставь меня на путь истинный.
Волчица перестала рычать. Ворон каркнул с дерева.
Датун, не переставая кланяться, пополз к ребенку, но волчица снова зарычала. Ворон каркнул два раза.
Датун поднял голову.
Волчица развернулась, осторожно схватила младенца в пасть и понесла вдоль воды.
Далеко за лесом затрубил боевой рог. Бори ждали командира. Ворон еще раз каркнул.
Датун посмотрел, как волчица исчезает в зарослях. Затем перевел взгляд на ворона и прошептал:
— Я понял, великий Тэйанг. Я все понял. Я ухожу. Я буду навещать младенца и следить за его здоровьем. А сейчас я пойду. Я никому не скажу…
Он встал, подобрал халади и запрыгнул на гаура. Поскакал обратно к войску.
Ворон полетел за волчицей. Он видел, как она отнесла ребенка в нору. В глубине пищали четверо новорожденных волчат. Ребенок еще раз напился молока волчицы, когда она улеглась в норе, и спокойно уснул. Волчата лизали его окровавленные лицо и ручки.
Ворон полетел над болотом. Перья еще выше топорщились на голове, потому что надвигалась буря.
Орихалковые когти
Осенью Амрак прибыл в земли рода играков. Небо затянули медно-серые тучи, сквозь них с трудом пробивались лучи солнц.
С ночи моросил дождик. Амрак шел степью. Шкура оленя, пойманного три дня назад, отвердела и не сгибалась. Амрак отыскал ровную ветку, привязал к ней шкуру и нес над головой. Шкура хорошо защищала от дождя.
Ближе к вечеру дождь прекратился. Тучи ушли на юг. Выглянули Тэйанг и Амай, обогрели ласковыми лучами. В бирюзовом небе порхали жаворонки.
Амрак бросил шкуру на синюю траву, сам уселся сверху. Достал кусок мяса и сладкий картофель, перекусил. Легкий ветер пригибал траву к земле. Амрак лег на шкуру, некоторое время смотрел на небо и уснул.
Проснулся, когда светила почти скрылись за горизонтом. Лежа лицом вверх, тихонько затянул вецерунийскую песенку о короле и шуте. Под конец запел громко, на всю степь.
А когда закончил, неподалеку отозвался другой человек. Звонко и чисто пел песню на даркутском, о юноше, влюбленном в заколдованную принцессу. Амрак прикрыл глаза и слушал.
Певец умолк. Потом крикнул:
— Ты как очутился здесь, вецеруниец?
Амрак открыл глаза и поглядел в сторону певца. Трава скрывала собеседника.
— Это долгая история, — ответил Амрак.
Зашуршала трава. Хромая, подошел приземистый человек с брюшком. Волосы короткие, безбородый, что редкость у даркутов. На лице синяки и ссадины. На голове — обрывок красной ленты. Яркий желтый халат порван. На зеленых штанах по колено оторвана одна штанина, видна голая грязная нога.
— Расскажи? — попросил певец. — Я люблю истории.
Амрак сел на шкуре и спросил в ответ:
— За что тебя так разукрасили, салисэр?
Певец подошел ближе и со стоном опустился на траву.
— У даркутов есть пословица насчет людей, которые отвечают вопросом на вопрос. Но я не буду тебе говорить. А то обидишься и, чего доброго, перережешь мне горло.
Амрак улыбнулся. Достал рог, помахал.
— Разве бродяга способен перерезать горло первому встречному? Я люблю пить араху, а не кровь.
Певец улыбнулся.
— Ты далеко не бродяжка. И то, что ты хочешь убедить меня в этом, настораживает еще больше.
Амрак перестал улыбаться и убрал рог. Спросил:
— Как тебя зовут и откуда ты пришел?
— Вот это другой разговор, — сказал толстячок. — Мое имя Шашу, я салисэр.
