Отец у него, Саксон Колыба, сильный, рука в обхвате, как ляжка зуброна. Запросто монеты гнет и железки толстые узлами завязывает. Но очертя голову куда попало не лезет. Если говорит, что опасно, значит так и есть.
Трава в поле за лето выросла в человеческий рост. Из зарослей взлетали гигантские стрекозы.
— Кыш, твари! — кричал Ясень и бил насекомых плетью, хотя по размерам они ненамного уступали мальчику.
В грудь кольнуло острое. Ясень пощупал под рубахой. Мамин гребень из меди, зубцы колются. Ручка в форме горлицы. Все, что от мамы осталось.
Насколько отец был мощный и неутомимый, настолько сын был хилый и хворый. Это он в родичей по материнской линии пошел. Да и сама мать Ясеня долго болела во время беременности, да и потом, когда родила, еле выжила. Почти не поила младенца материнским молоком. Дожила до недавних пор, на ноги поставила, а потом не выдержала, зачахла от красного мора, недавно поразившего княжество Сабиров.
Отец и сын не могли больше дома оставаться. С князем рассорились, поехали прочь из Чернограда, где жили. Всю весну и лето ездили по стране, искали где приткнуться. Сейчас добирались, наконец, до столицы, Самбитас-града, решив там перезимовать.
Из травы выскочил огромный кузнечик и прыгнул высоко, почти до края поля, там, где начинался лес. Гаур Ясеня рванулся в сторону, но мальчик удержался в седле.
Оглянулся. Отец ехал медленно, смотрел на мамонтов. Он все делал неторопливо и основательно, в отличие от беспокойного сына. Нравом Ясень тоже пошел в суетливых материнских родичей. Тоже, кстати, поголовно полегших от мора.
Мальчик дождался отца в тени берез, у леса.
— Куда ты вечно торопишься, скачаешь, как блоха? — спросил, подъехав, отец.
— Весело же, — сказал Ясень и снова тронул гаура.
Они проехали березовую рощу с весело шелестящими листьями. Углубились в сосновый бор. Каждое дерево было высоким, как гора. Нижние ветки толстые, по ним с легкостью бы проехал всадник. Сосны гордо стояли в отдалении друг от друга.
— Тятя, а стрекозы хищные? — спросил Ясень, снова заметив мелькнувшую между стволов стремительную тень насекомого.
— Что говоришь? — переспросил отец, погруженный в думы. — А, стрекозы. Конечно, хищные. Видел, как они кроленей хватают и головы откусывают?
— А муравьи? — продолжал спрашивать Ясень. — Хотя не говори, я и так знаю. Они тоже хищные. Я видел, как они оленя поймали.
— Ну, муравьи всеядные, — сказал отец, окончательно отвлекшись от мыслей о предстоящей поездке в Самбитас. — И мясо едят, и ягоды всякие.
— Как мы, люди?
— Как мы, — согласился Саксон. Почесал золотистые пряди на лысой голове, пригладил, чтобы не трепались на легком ветру. — Только люди еще и себе подобных жрут. Как наш князюшка.
— Надо было тебе его пристукнуть, — сказал Ясень. — Как того лекаря, что маму залечил.
— Ох, не надо об этом, сынок, — поморщился Саксон. — Я тогда в гнев великий впал. Не годится себя так вести. Лекарь не виноват был.
Так болтая, они проехали лес и выехали на луга. Вдали среди холмов показалась деревня. Вскоре дорога гибкой летной легла среди полей, частью неубранных, частью скошенных.
— Чего это они хлеб оставили? — спросил Саксон и вгляделся в домики на горизонте. Над некоторыми курился дым. — Или беда какая случилась? Неужто тоже хворь напала? Или даркуты озорничали? Их кочевья недалеко отсюда…
— А это правда, что даркуты людей едят? — тут же спросил Ясень. — Мне в Чернограде мальчишки рассказывали. А еще делают из отрубленных голов кубки и мед пьют.
— Насчет людей — брехня, — ответил отец. — А вот насчет кубков, бывает такое.
Он ударил гаура плетью и поскакал к деревне. Сварга, белое светило и Дагдбоа, голубое, уже прошли половину небосвода и клонились к горизонту. Ясень тоже стегнул своего гаура и помчался за отцом. Мамин гребень колол грудь.
Подъехав к деревне, мальчик раскрыл рот от удивления. Три избы в центре и вправду сгорели дотла. А вот другие разлетелись по земле, представляя из себя мешанину бревен, камней и глины. Во всей деревне не осталось уцелевшего дома. Мало того, изгороди и деревья тоже были разбросаны всюду, вырванные с корнями.
— Это что здесь, ураган прошелся? — спросил вслух Саксон.
А затем они увидели трупы. Люди лежали в лужах крови, с разбитыми головами.
— Что за душегубы здесь были? — снова спросил вслух Саксон, увидев тела двух детей.
Вместо ответа они услышали вой. Сначала Ясень подумал, что это волки, но потом понял, что кричит женщина.
Они доехали до покосившейся, но вполне целой избы. На пороге сидела старушка с всклокоченными волосами и кричала.
Саксон посмотрел на старушку, помолчал, слушая ее вой, а потом рявкнул:
— Дай воды, бабка!
Старушка прекратила голосить и посмотрела на путников помутневшим взором.
— Тебя как зовут, бабушка? — спросил Саксон.
Старушка закашлялась, а потом ответила:
— Офимья меня зовут, милок. А ты кто такой?
Глазки у нее были узкие и черные, ручки она сжала в кулачки, по морщинистому лицу текли слезы.
— Я с сыном мимо проезжал, — ответил богатырь. — Зовут меня Саксон. Мы из Чернограда проездом. В стольный град направлялись.
— Ох, Саксон, в плохое место ты сына привел, — сказала Офимья.
— А что случилось, бабушка? — спросил Саксон. — Что за буря здесь прошла?
— То не буря была, — сказала Офимья, покачав головой. — Напасть почище любой бури. Одихмат-разбойник здесь побывал. Всю деревню разорил и пограбил.
— Это что за разбойник такой? — Саксон слез с гаура и подошел к старушке, обойдя разбросанные по двору ветки и бревна. Неподалеку сидела рыжая лохматая собака. Она подняла зауженную морду и тоже завыла, тоскливо и тягуче.
Офимья как раз вытерла мокрое лицо. Сквозь пальцы мелькнул широко раскрытый глаз. Платок на голове сполз назад, из-под него вылезли седые космы. Ясеню показалось, что старушка исподтишка подглядывает за путниками сквозь расставленные пальцы.
— Что ты пристал ко мне с расспросами? Ты не видишь, горе у меня? Была деревня Вабиха, а теперь и нету! Посвистал ее лиходей Одихмат, чтоб его Мать Сыра земля поглотила!
Саксон наклонился, взял старушку за крошечное плечо и поднял с грязного порога.
— Пойдем, Офимья, в дом. Расскажешь по порядку.
И увел рыдающую старушку в избу, скрипнув ветхой дверью.
Нет, подумал Ясень, тоже спрыгивая с всхрапнувшего гаура. Показалось. С чего бы тщедушной бабушке за ними подглядывать? Она убита тяжким горем и ни о чем другом думать не может.
Мальчик привязал утомленных гауров к остаткам изгороди. Над трупами людей в разгромленном соседнем дворе, каркая, летали вороны. Легкий ветер донес запах гари.
