Она сидит умиротворённая, спокойная, я чувствую, говорит она то, что думает: в самом деле нет в ней желания выставлять на чужой суд свои картины.
— Не знаю, для кого, — говорит она. — Всё должно происходить само собой. Кому интересно, пусть приходит, смотрит.
— Да как же люди могут догадаться, что здесь — россыпи страданий, мысли, любви? Я абсолютно убеждён: мы, наши способности — для людей!
— Я хочу увидеть портрет председателя, — прерывает меня Тоша.
«Ну и поедем в субботу!» — чуть не воскликнул я, но вовремя прикусил язык. Как же — «поедем»! А если она, увидев слюнявый портрет, знать меня не захочет?
— Есть люди, без которых нельзя… а что ещё нужно? — Она улыбается. — Остальное — лишнее, мешает.
Рядом с Тошей всё чисто. Отступают от меня, отодвигаются далеко и председатель с партийным секретарём, и Тюбик со своим ранним креслом. Права Тоша: если дана тебе возможность творить, не упускай её, а насытиться можно и хлебом!
Мелькнула было мысль, что так думается только на сытый желудок, но тут же исчезла, мольберт потянул к себе. Я увидел запущенное дерево посреди поля, затопленного снегом, над деревом низко луна. От снега свет, от луны свет, дерево — живое, несмотря на то, что оно не в листьях, а в снегу. Это при Тоше я всегда вижу свет, даже ночью, даже зимой.
— Ты не хочешь показать мне портрет?
— Он не получился у меня, вернее, получился не так, как я задумал. Я не хочу, чтобы ты его видела.
Она ничего не сказала, потянулась по-детски, зевнула сладко.
— Ты что, не спала? Совсем сонная.
— Не спала, — сказала небрежно.
— Почему? — удивился я.
— Ты не позвонил, что не приедешь.
Меня обдало жаром. Из-за меня не спала?! Я же напился вчера как последняя свинья. Я же вчера про всё на свете позабыл — «настоящий мужчина»! Щиплет глаза от нежности. Дотронуться до волос, благодарно погладить щёку! До чего же бедны мои возможности!
— У меня к тебе просьба, — сказала она не скоро. — Съездим в Эрмитаж? Две ночи в поезде, одну — у моей приятельницы. За двое суток нагуляемся по Ленинграду и побродим по Эрмитажу!
— Когда?
— Когда скажешь.
— Но у меня же халтура наверняка на целый месяц! — расстроенно сказал я. И сразу представил себе: мы идём от картины к картине, я кормлю её в ресторане… — Может, через месяц? — пробормотал я. — Извини, что так получается.
Она вздохнула.
— Ничего, я одна.
…О том, что получил деньги, я не сказал ей.
5
На другой день в перерыв пошёл к Тюбику.
— Спасибо, — сказал я, с любопытством глядя на него: откуда у моего ровесника, с которым мы совсем недавно писали одни и те же контрольные и сочинения, — такое всемогущество?! Тюбик как Тюбик. Красив. Но и в школе он был красив. Неглуп. Но и я, честно говоря, не дурак. И Сан Саныч.
Если бы мне пришлось его рисовать?!
— Чего ищешь во мне? Судя по твоей роже, я тебе здорово потрафил? — Тюбик величественно улыбается.
— Потрафил, — согласился я.
— И ты пытаешься выяснить, как мне удалось сделать это?
— Ты хороший психолог. Именно это я и пытаюсь высмотреть. Чем ты превосходишь меня?
— Не трудись, старик. Хитрости большой не надо. По дружбе поделюсь опытом. Знаю законы, ходы-выходы и лазейки. А основное, Птаха, — связи! — Тюбик помолчал, словно пожалел, что приоткрыл мне тайну, зевнул вымученно, сказал другим тоном: — Ты, Сан Саныч, другие — слепые котята. Что же вы можете придумать? А так как я хорошо Отношусь к друзьям и родственникам, я и делюсь своими знаниями законов и лазеек. Сам живу и вам даю жить. Годится, старик?
— Годится, Валентин Аскольдович.
— Да брось ты, ради бога, что ты, правда, мы же сейчас с глазу на глаз.
— Привычка нужна ко всему, а вдруг механически при ком-нибудь ляпну, назову Тюбиком?! — Я с наслаждением произнёс запрещённое слово. Откуда ехидство? Я же в самом деле ему благодарен!
— Ну если привычка нужна! — легко согласился Тюбик.
— Слушай, я, нет, не я, мы с Антониной Сергеевной приглашаем тебя в гости. Закусь законная, пальчики оближешь.
Поймал! Я поймал в его лице и фигуре то, что можно сделать главным в портрете: Тюбик приосанился, надулись щёки, жилы на шее, и губы невольно напряглись и сразу сузились. Он же пыжится, чванится, он же лопнет сейчас!
— Ну?! Неужели зовёте? — воскликнул Тюбик. — В гости? — Он хотел сохранить свою важность и не смог, удивление пересилило. — Конечно, приду. Могу захватить портвишку? Годится?
— Не надо, у нас есть коньяк. Ничего не надо.
Тюбик ухмыльнулся.
— Приду.
Мне не понравилось, как он усмехнулся, вроде сказал: «Посмотрим, посмотрим на ваше совместное житьё».
Я вспыхнул, но тут же обуздал себя — а что, если я за Тюбика додумываю то, что он подумал? Да и в кармане поскрипывают первые в жизни благодаря Тюбику заработанные пять сотен, нечего морду воротить и накручивать себя.
После занятий я поехал в «Русский сувенир». Мы как-то были там с отцом и мамой, покупали маме шерстяной жакет. Тогда мне и в голову не приходило, что когда-нибудь в этом магазине я буду покупать мой первый в жизни подарок для Тоши.
Необычные платья, каждое — произведение искусства, потрясающей красоты костюмы, комбинированные, с кружевами. Но ведь Тоша никогда в жизни ничего подобного не наденет! Она очень скромно одевается, будто записала себя в монахини.
Вот жакет, такой когда-то отец подарил маме, только цвет другой и рисунок. Ничего особенного. И всего-то шестьдесят рублей!
И тут я увидел жакет необычной красоты. Шерстяной, на подкладке, с громадным воротником, который можно поднять под самый подбородок, а можно отвернуть по плечам, а можно застегнуть крест-накрест, все варианты красивы. Бежевый, с серо-розовыми, крупными, оригинально вывязанными цветами, такими же карманами.
Домой я шёл медленно. Мёрзли ноги, заледенел нос. Жарко было лишь под мышкой — сейчас одену её в красивое и тёплое! В этом жакете можно ходить и осенью, и весной, и летом, если холодный ветер, и даже зимой. Она распустит волосы, наденет красивые туфли, и я буду смотреть на неё!
Саднило в груди — она есть, я сейчас увижу её. Розовым светом плескался вокруг снег, и небо розовым светом врывалось между домами. Она улыбнётся, и розовый свет зальёт наш с ней дом.
— Здравствуй!
Я разорвал бумагу, дрожащими руками вытащил жакет, развернул. Не отрываясь смотрел на неё. Сейчас она улыбнётся, а она испугалась.
— Где ты взял деньги? — спросила растерянно.
