Женщин искомого рода отыскать оказывалось очень непросто: они, не желая выдать себя, не пользовались полученной силой, передавали ее от одной к другой «нераспакованной». На жизнь зарабатывали тем, чем и обычные знахарки: лечили травами, заговаривали боль, варили для доверчивых девок приворотные зелья и разгадывали сны. Поэтому его поиски оказывались такими изнуряющими и долгими. Он искал не просто знахарку, а знахарку с белокурыми волосами и обязательно фамильяром – необычным животным, притянутым силой. Когда-то его поиски облегчало то, что в каждой жизни Путник задерживался надолго, порой на несколько лет. Но после того как полтора века назад он отыскал в этих лесах ведьму из нужного рода и стал свидетелем двойного убийства, изнуряющий марафон превратился в окончательно измотавший его спринт.
Он не успел тогда увидеть, что стало с трехлетней девочкой, потому что в следующее мгновение уже оказался далеко от места убийства в обличии старика-отшельника, доживавшего своей век на каком-то острове. Но то, что его проклятие осталось с ним, дарило призрачную надежду на то, что белокурая девочка спаслась и род не прервался.
Он продолжил поиски сначала ребенка, потом, по мере того, как оказывался все дальше от дня и места убийства ее матери и прабабки, – девушку, женщину, старуху и снова девушку, женщину… Но то ли ему не хватало времени, потому что едва он тянул за одну ниточку, как срабатывало проклятие, то ли женщины этого рода стали лучше заметать следы, только никого он не отыскал.
Эти полтора века Путник прожил как на ускоренной перемотке, задерживаясь, словно в наказание, в самых ужасных годах – во время войн, революции и других бедствий. Испытывал голод и лишения, воевал, видел смерть, горе и кровь, и за всеми этими перипетиями окончательно потерял след ведьминского рода.
Поэтому когда десять лет назад он оказался в теле молодого мужчины, недавно окончившего престижный экономический вуз и к своим двадцати пяти годам успевшего занять хорошую должность в крупной компании, то решил, что все опять ненадолго. Парень, которого Путник заместил, умер в своей квартире от тромба в полном одиночестве, потому что из-за скверного и амбициозного характера успел рассориться с друзьями и близкими. Но это только было на руку: меньше ненужных связей, напрягающего общения и свидетелей его ошибок. Умершего парня по странному стечению обстоятельств звали так же, как и его когда-то – Ярославом. Поэтому, вновь обретя настоящее имя, Путник на какое-то время ощутил обманчивый покой. Они даже внешне были чем-то похожи – этот Ветров Ярослав Дмитриевич, чью жизнь он занял, и он – Ярослав из далекого прошлого: оба сероглазые и темноволосые, с четкими, немного хищными чертами. Оба высокие и неплохо сложенные.
Первое время Ярослав смиренно ожидал следующего переброса. Но шли месяцы, а он оставался этим амбициозным малым, Ветровым. Жил в его обличии в его квартире, ездил в его офис, спорил с его начальником, копался, поначалу мало что понимая, в финансовых отчетах. И от усталости и скуки все больше стал вникать в то, чем до своей смерти занимался Ветров. Путнику хватило времени не только блестяще разобраться в теме, но и успешно продвинуться по карьерной лестнице. Он даже начал получать удовольствие от работы и питать надежду, что на этот раз проживет эту жизнь и уйдет в вечность. Может, умерла последняя женщина из ведьминского рода и проклятие с ее смертью ослабло? Но что-то все же мешало ему жить полноценной жизнью, будто та часть души, которая отвечала за эмоции, любовь и привязанности, окончательно умерла. Ярослав даже не заводил кота, не говоря уж о том, чтобы с кем-нибудь подружиться, на ком-нибудь жениться. Все его время, всю новую жизнь занимала работа.
В тот вечер почти год назад он, как нередко случалось, задержался в офисе допоздна. На следующий день ожидалась важная сделка, и Ярослав лично проверял все документы. По дороге домой продолжал обдумывать предстоящие переговоры и потому чуть не пропустил нужный поворот. Успел, не сбавляя скорости, перестроиться в крайний ряд, но не заметил вставшего без огней грузовика. Ярослав еще услышал звон разбивающихся стекол, почувствовал хлынувшую от ног к груди боль, а затем погрузился в темноту.
Место, в котором он очнулся, было незнакомым: в глаза бил яркий свет, вместо неба виднелся белый квадрат. Свистящие и хлюпающие звуки, перемежаемые прерывистым писком, тоже были непонятными. Поэтому Ярослав решил, что его снова перебросило в другую жизнь. Но уже в следующее мгновение ноги пронзила боль, пробудившая воспоминание о ночной дороге, незамеченном грузовике-препятствии, и Ярослав понял, что на этот раз остался в жизни, к которой успел привыкнуть, и в том же, хоть и серьезно раненном теле.
Врачи говорили, что он счастливчик и это чудо – выжить после таких травм, шутили, что если пациент не желает умирать, то медицина совершенно бессильна. А он стискивал зубы не столько от физической боли, сколько от душевной: дело не в его везении, а в проклятии, которое никуда не девалось. Впервые за время скитаний он мечтал проснуться в чужом теле, потому что боль от переломов казалась невыносимей его бесконечной жизни-нежизни. Но ничего такого не происходило. Медленно и мучительно, но он выздоравливал. Врачи не обещали ему полного восстановления, но благом уже казалось то, что он сможет ходить.
В то утро два месяца спустя Ярослав впервые после аварии самостоятельно вышел в больничный коридор – неуверенно, опираясь на костыли. Но, главное, уже мог передвигаться. Только не успел он пройти и пары метров, как из одной из палат вынырнула молодая женщина и, копаясь в сумке в поисках громко звонившего телефона, понеслась ему навстречу. Столкновение было неизбежно, потому что посетительница совершенно не смотрела перед собой, а ему, с его полностью загипсованной ногой, отскочить в сторону не представлялось возможным. Ярослав лишь успел чуть отклониться, так, чтобы от столкновения впечататься не в пол, а в стену. Молодая женщина ударилась об него мягким телом, ткнулась лицом ему в грудь. Полетели с грохотом на пол костыли, ринулись на помощь медсестры, захлопали двери палат, из которых высыпали наружу встревоженные пациенты, и весь этот шум перекрыл испуганный вопль: виновница хаоса, вытаращив круглые голубые глаза и вцепившись ему в футболку, завопила пожарной сиреной. Ярославу, который с трудом удерживал равновесие, потому что молодая женщина не столько помогала ему не упасть, сколько тащила на себя, неожиданно стало смешно. Привалившись к стене, он рассмеялся, как не смеялся уже, наверное, сотню жизней, и хохотал так, до слез, до рези в животе, пока следом за ним не хихикнула женщина, а за нею не улыбнулись и строгие медсестры.
Ольга, которая ему представилась Лелей, посетила его на следующий день: заглянула в палату после того, как навестила свою пожилую родственницу, и в качестве извинений за вчерашний инцидент принесла домашних пирожков. Она потешно тарахтела, размахивала от волнения руками, будто ветряная мельница, и смешно таращила глаза. Леля была симпатичной, невысокой, приятной полноты, а еще ее пирожки оказались невероятно вкусными. И хоть ее визит показался ему немного утомительным, на следующий день, когда она снова пришла, Ярослав ей уже обрадовался. Может, дело было не только в пирожках, не в ее откровенном желании ему понравиться, а в банальной скуке. Его почти никто не навещал, только пожилая бухгалтер Лидия Ивановна, которая привозила ему отчеты на подпись, группка смущающихся девочек-подчиненных, которых он в былые времена неоднократно песочил за ошибки, да еще пару раз – генеральный директор. Но все эти визиты были рабочие, хоть девочки, видя строгого шефа в неформальной обстановке, и пытались неловко с ним флиртовать и шутить. А Леля… Она неожиданно скрасила его непростые дни выздоровления. Поначалу она заходила к нему будто случайно. Потом, когда ее родственницу выписали, стала приезжать уже к нему – с домашней выпечкой и прочими вкусностями. Она была простой, громкой, шумной, открытой и понятной, несколько назойливой, но неожиданно подарила ему иллюзию вполне обычной жизни. Влюбиться он не влюбился, привязаться тоже не сумел, не думал, не скучал. Но последние полгода она в его жизни, пусть и не на центральном месте, присутствовала. Иногда Ярослав все же задумывался, как честнее с Лелей поступить: расстаться до того, как он внезапно, не по своей воле, исчезнет из ее жизни, или в качестве признательности дать ей, пусть и недолгую, ответную иллюзию семейного счастья? Но так и не решил, что делать. Отчасти потому, что какое-то время назад вновь вернулся к своим поискам. И подтолкнуло его на это одно происшествие…
