– Благодарю!
Он чуть поклонился ей. Уйдет или спросит имя?
Конь снова громко фыркнул и тряхнул гривой. Незнакомец ласково коснулся ладонью его шеи и крепче перехватил узду.
Уедет. Незаданный вопрос так и останется на губах полынной горечью.
– Как зовут тебя? – спросил он, когда она, желая спрятать разочарование, присела над своей котомкой.
– Олесей.
– Олеся, – нежно повторил он. – Живущая у леса.
…Успеет ли? Дождется ли он? Сегодня их последний вечер. Боль сжимала горло. От тревоги, а не от бега колотилось в груди суматошное сердце. Как назло, бабушка мучилась бессонницей. Кряхтела, ворочалась, вскидывалась на своем ложе и просила Олесю принести то воды, то сонного настою.
А это их последний вечер – перед его дорогой, перед ее долгой осенью.
Солнце окунулось одним боком в потемневшее озеро, расплавило по воде красное золото. Глухо ухнула потревоженная треском ветки птица. Где же он? Неужели не дождался? Олеся остановилась и приложила ладонь к вздымавшейся от бега груди. Нет. Нет его. От отчаяния по щекам потекли слезы. Она развернулась, чтобы уйти, окунуться в успокаивающую прохладу стареющего леса, и оказалась в крепких объятиях. Тихо вскрикнув от радости, Олеся ткнулась лицом ему в грудь, зажмурилась, вдыхая его запах, и замерла. Пусть время умрет. Пусть никуда больше не бежит. Пусть это мгновение обернется вечностью. Но он уже подхватил ее на сильные руки, закружил, заставив рассмеяться. А потом, бережно уложив на мягкий травянистый берег, навис над ней, загораживая черничное небо с серебряной монетой луны. В светлых глазах погасла улыбка, но вспыхнуло желание. «Поцелуй!» – чуть не поторопила она его. Ведь у них так мало времени! Но он уже сам наклонился к ней и коснулся ее губ своими.
– Еще… Еще, – простонала она, когда он чуть отстранился. Подалась к нему и поцеловала уже сама – жадно, больно и одновременно сладко.
…Небо вспыхнуло не закатным солнцем, а заревом пожаров. Застонала под шагами врага земля, зашумел, негодуя, лес. От страшной беды нигде не укрыться. Бегут звери, мрут птицы, вянут травы, сохнут деревья. Гаснет солнце, гаснет жизнь. Где же он? Где же тот, кто обещал вернуться?! Олеся бежала к озеру, но уже не за сладкими поцелуями. Он обещал вернуться в тот день, когда траву посеребрит иней, когда поседеют воды озера, а лес скинет летние одежды, чтобы завернуться в снежную шубу.
Так где же он? Тщетно она вглядывалась в отражающиеся в воде сполохи пожаров, тщетно звала по имени. Нет. Нет его. Олеся прижала ладонь не к груди, в которой стонало израненной бедой и отчаянием сердце, а к чуть наметившемуся животу, будто через плод их любви тот, кто обещал вернуться, мог ее почувствовать.
Так простояла она, вслушиваясь в расцвеченную пожарами ночь, долго. Слезы высушивал ледяной ветер, он же надавил на плечи тяжелыми ладонями. Или это уже не ветер?
Олеся резко обернулась и оказалась в объятиях того, кто порождал ужас.
– Пусти! Пусти-и! – забилась она попавшей в клетку птицей.
Кричи не кричи, но как спастись от того, кто сеял смерть и темноту? Молчат, наблюдая за ее бедой, кровавое небо и погашенное солнце.
Кричи не кричи…
Враг толкнул ее на поседевшую от инея землю, обрушился сверху тяжестью, оборвал ее отчаянный крик сильным ударом. Небо, с которого осыпались звезды, качнулось, вспыхнуло на прощание не заревом пожаров, а холодным блеском ледяных глаз…
…Как же плохо! Боль располосовала надвое. Вечность, вечность имя этой муке. Ну где же, где же ее избавление – смерть? Крик взметнулся к небу и, ударившись о потолок, вернулся обратно, слился с другим криком – долгожданным, который Олеся, измученная и обессиленная, уже не услышала, провалившись в спасительную темноту…
– Бойся того, кто называет себя королем. Беги от него! Спасайся!
От этой фразы, произнесенной четко и будто над ухом, Катя и проснулась. Она рывком села на кровати, еще не понимая, где находится и что происходит. Вот она еще нежилась в объятиях того, от воспоминания о котором на щеки хлынул румянец. А вот уже испытала сильную боль, которую оборвал внезапно внедрившийся в ее сон женский голос. Катя готова была поклясться, что в первый момент после пробуждения увидела в серебристых сумерках сидевшую у нее в ногах погибшую Лизу. Она, Лиза, и предупредила о каком-то короле.
Сны, всего лишь сны – странные, пугающие, слишком реалистичные и сменяющие друг друга, будто слайды. Катя вдохнула уже спокойнее. Все это ей приснилось – и то, что она была какой-то Олесей, и образ Лизы.
Катя прошла в ванную, умылась и посмотрелась в зеркало. На мгновение ей, находящейся еще во власти снов, показалось, что из зеркала на нее глянула другая девушка – синеглазая, бледнокожая и с заплетенными в две толстые косы русыми волосами. Олеся. Наваждение длилось всего ничего, но Катю и оно напугало. Что-то происходило, не только в этом месте, в котором гибли люди, но и с ней самой. Здесь ее зрение неожиданно улучшилось настолько, что она больше не нуждалась в очках. Здесь она стала видеть странные сны, которые вызывали неловкость, потому что мужчина из них удивительным образом походил на Ярослава. А воспоминания о приснившихся поцелуях с ним даже наяву вызывали приятное волнение.
…Она не стала дожидаться, когда Ярослав придет за ней, чтобы сопроводить в полицию. Взяла шляпу Тани и сама съездила в участок. На этот раз к ее словам отнеслись внимательнее. По крайней мере выслушали. А когда Катя вернулась, застала на своем крыльце Ярослава. Он как раз собирался к ней постучаться. Проходить в дом сосед отказался, сославшись на то, что куда-то торопится. Первым делом он указал на потемневшее небо, затем – на шумевший вдали лес, а потом добавил, что ей и ее близким нужно немедленно уезжать. Не упрямиться, не ждать возвращение Тани, потому что та, скорей всего, уже не вернется, а как можно скорей покинуть это место. Разозлившись, Катя набросилась на него с вопросами и упреками, но он с удивительным спокойствием повторил свои слова и ушел, потому что за ним приехало такси.
Катя в какой уже раз набрала номер подруги, убедилась, что телефон по-прежнему отключен, вытерла слезы и решила послушаться Ярослава. Но машина, которая до этого исправно работала, не завелась. Найти механика оказалось непростым делом. Ничего не оставалось, как дождаться понедельника, тогда как на их «улице» внезапно началось какое-то движение. Будто что-то почувствовав, из других домиков начали съезжать туристы: у кого-то сильно заболела голова, кого-то вызвали звонком. Катя следила с крыльца за чужими поспешными отъездами, слушала доносившиеся до нее обрывки разговоров и отрешенно думала о том, что это место ее позвало и уже не отпустит. Почему возникло это ощущение, Катя не понимала, но отчего-то была уверена в том, что так и случится. Старый шрам под татуировкой горел, и она машинально его расчесывала. В доме метался чем-то напуганный Вульф. И только тогда, когда он с грохотом ударился о закрытую входную дверь, Катя опомнилась и побежала к Глебу.
