Зачем?! Слова вырываются сами, даже если бы захотела, я не смогла бы их удержать.
– А тебе-то какое дело? Ты у Лиды разрешения спросил? Тебе, вообще, можно находиться здесь? А вдруг ей это не понравится, и с ней опять что-нибудь случится? И её опять придётся жалеть и успокаивать. А вот меня не надо… жалеть. И я не настолько жертвенная и доблестная – не спасаю, не прикрываю. Никого и ни от кого. И уж точно, не заменяю.
Голос истончается с каждой фразой, я физически ощущаю, как он натягивается, дрожит от напряжения, становится всё выше и почти срывается на последнем слове. В горле саднит.
– Жень, прости. – Он придвигается ещё ближе, почти вплотную, говорит негромко, но уверенно: – Такого больше не будет. Ты не защита. И не замена. Я…
– Ну хватит уже! – разносится по залу громкое и раздражённое. – Может, найдёте другое место для своих объяснений?
Кажется, это Жанна. Скорее всего. Но мне всё равно. То, что находится вокруг внезапно отодвигается куда-то вдаль, размывается, заглушается, перестаёт иметь значение. Вижу только его. Рому. Чётко проговариваю в уме имя, вслушиваюсь, жадно всматриваюсь в лицо.
Мне, действительно, не мерещится, не снится?
Рома аккуратно разжимает мои пальцы, вцепившиеся в свадебный букет, тот выскальзывает из рук, падает на пол, откатывается в сторону.
Откуда-то доносится всё тот же голос:
– Артур! А ты почему стоишь и молчишь?
– Стрёмно перебивать, – долетает совсем уж издалека. – Такое эффектное представление. Или ты предлагаешь нам подраться? Какая же свадьба без драки?
С трудом разбираю слова, потом – вообще ничего не слышу, кроме:
– Идём, – произносит Рома, сжимает мою ладонь, тянет к двери.
Иду. Потому что я просто не могу не пойти с ним. Потому что я безумно рада, что он здесь, что он успел. Потому что я… ТАКАЯ ДУРА!
Кто-то стоит в дверях, но отходит в сторону, уступая нам дорогу, зал постепенно наполняется гудением голосов и шарканьем сдвигаемых с места стульев. Но всё это остаётся за спиной, отодвигается дальше и дальше.
Заворачиваем за угол, останавливаемся у окна. Здесь никого нет.
– Жень, – опять произносит Рома. – Женька.
Меня ведёт от его интонаций, его голоса. Спрашиваю, чтоб хоть немного прийти в себя:
– Как ты узнал?
– Неважно, – беззаботно выдыхает он, опять подступает почти вплотную, наклоняется.
Как же я соскучилась по его губам, по этим особенным сумасшедшим ощущениям, которые возможны только с ним, которые захлёстывают настолько, что…
Нет, не объяснить словами. Особенно сейчас.
Задохнувшись, немного отстраняемся. Рома касается пальцами моего плеча, легко проводит по нему, облизывает губы, нежно и чуть пьяно улыбается.
– Кажется, я очень люблю веснушки.
Я тоже. В смысле – не веснушки. Совсем-совсем не веснушки.
Опять смотрю на него, не отрываясь. Сначала вообще ни о чём не думаю, просто смотрю, проживаю каждую чёрточку, каждое даже самое мелкое движение, взмах ресниц, тень улыбки, блеск глаз, слышу эхо ещё не сказанных слов, и вдруг – словно резкий порыв ветра в лицо, от которого перехватывает дыхание – мысли, ясные, острые, обжигающие сразу и лютым холодом, и палящим жаром.
А если бы Рома не успел? Или вообще не пришёл. Неужели я бы и правда вышла за Артурчика? Я, что, совсем ненормальная?!
То ли действительно сказывается напряжение и суматоха последних дней, то ли всё из-за слишком затянутого корсета, в котором я не могу свободно дышать. Только ноги вдруг ослабевают, коленки начинают складываться сами.
Я бы наверняка упала, просто уселась бы на пол, не сходя с места. Если б опять не Рома. Он точно ловит движение, успевает меня подхватить, крепко притискивает к себе. Запускает пальцы в волосы, не боясь испортить причёску, но возможно, как раз именно с этой целью, наклонившись, шепчет в ухо:
– Тихо. Ну что ты? Женька! Девочка моя. Теперь уже всё хорошо. Правда всё хорошо. Я с тобой.
Но от этих слов моя голова только сильнее идёт кругом. Обхватываю его покрепче, утыкаюсь лицом в плечо, тоже шепчу, но абсолютно беззвучно:
– Ромка. Ромочка.
Ты тоже прости меня. Я и правда – такая дура.
62
Женя
– Жень, ты как? – через несколько минут осторожно интересуется Рома.
– В порядке. – Немного отодвигаюсь от него, с трудом, но только потому, что совсем не хочется так делать. – Честно, в порядке. Это… это всё платье. Корсет. В нём же нормально дышать невозможно. И хвост этот, – прихватываю пальцами пышную юбку. – Надоел.
– Угу. Дурацкое платье, – соглашается Рома. – Полотенце тебе больше подходит. – Не отрывая взгляда от лица, находит мои ладони, сжимает. – Идём отсюда. Сможешь?
– Смогу, конечно, – подтверждаю решительно. – Говорю же, всё из-за платья. Переодеться хочу. Побыстрее.
И забыть, как дурной сон, это нелепое торжество.
Рома крепко держит меня за руку, пока спускаемся по лестнице, а я подбираю подол и представляю, как странно буду смотреться в подобном наряде в общественном транспорте. Интересно, что подумают люди? Хотя, конечно, можно вызвать такси. Но Рома уверенно ведёт меня к краю тротуара, вдоль ряда припаркованных автомобилей. Останавливаемся возле одной из них: большой, чёрной. Рома, ни секунды не раздумывая, по-хозяйски берётся за ручку, распахивает дверь. На месте водителя никого нет.
– Чья это? – уточняю удивлённо.
– Моя, – спокойно произносит Рома, но тут же исправляется: – То есть, эта папина. А моя, наверное, сейчас дома, в гараже.
– Что? – На улице дышится гораздо легче, в платье с открытыми плечами даже чересчур прохладно. В голове у меня уже проясняется, но тут я снова теряюсь. – Разве в нашем доме есть гараж?
– Ну-у, не в том. В другом. В родительском.
– Но машина у тебя всё-таки есть? Своя. И почему ты на ней не ездишь?
– Так вышло, – Рома пожимает плечами, вроде бы и невозмутимо, но в то же время то ли немного виновато, то ли смущённо, а я признаюсь растерянно:
– Что-то я не понимаю.
Но Рома не успевает мне ничего объяснить, потому что рядом раздаётся:
– А! Вот вы где. Значит, сбегаете? – К нам приближается мужчина, не молодой уже, вроде бы даже старше моей мамы – ровесник Артуровых родителей.
Но, может, это они его и послали: найти нас, задержать, вернуть. Он подходит, останавливается, качает головой и восклицает, обращаясь к Роме:
– Ну, ты даёшь, сын! Честное слово, не ожидал.
Сын?!
Значит, это – Ромин отец?
