— А телефон?
Телефон? Мобильник действительно лежал у края стола, на расстоянии вытянутой руки.
— Я просто время смотрела. Чтобы успеть.
— Да-да, конечно.
— Ольга Васильевна!
— Хватит, Чернавина! — резко отрезала преподавательница. — Просто признайте уже и выйдите. Не мешайте остальным. А то выйду я, и все останутся без зачёта.
Ну это же подло — ставить вот такие условия, напрочь лишая права даже высказаться в своё оправдание, придавая собственным домыслам столь несокрушимую силу и значимость. А главное — за что?
— И-и? — красноречиво протянула Ольга Васильевна.
Даша оттолкнула от себя листочки с тестом, схватила ручку, мобильник, стоящую на соседнем стуле сумку, ринулась к выходу.
Конечно, никуда бы Ольга Васильевна не делась, не ушла, оставив всю группу без зачёта. Но — какая разница? Что бы Даша не сказала, она всё равно не станет её слушать. А если сорваться и высказать всё прямо, будет только хуже. И что это «всё»?
То, что преподша невзлюбила её по какой-то неведомой причине, и теперь цепляется, занижает оценки? Но ей ведь правда могло показаться, что Даша списывает. И телефон этот, как нарочно. Она реально сглупила, что вытащила его и оставила на столе. Но он ведь лежит далеко. До него сначала надо дотянутся, взять в руки, чтобы найти ответы, а Даша ничего такого не делала. Это же очевидно. Она даже не думала ни о каким списывании, не заморачивалась, понимая, что уж на трояк-то всяко наотвечает. Это ж не математика с формулами и не история с точными датами, это рассуждательно-философское человекознание.
Даша не рванула сразу домой, вообще не стала уходить далеко, хотя и возле аудитории не осталась. Устроилась в сторонке, чтобы не попасться на глаза, выходящим из кабинета одногруппникам. Не нужны ей ни их возмущённые возгласы, ни сочувственные или подбадривающие фразы. Не желала она сохранять лицо, делать вид, что всё нормально, что ей пофиг, прорвётся, когда больше всего хотелось заплакать от бессилия и злости. Но и гордо уйти, оставив, как есть, она не могла.
Дождалась, когда все уйдут, счастливо помахивая зачётками, внимательно всматриваясь в выходящих, чтобы случайно не пропустить Ольгу Васильевну. Но та не вышла вместе с последним студентом, задержалась. Так даже лучше. А когда наконец преподавательница неторопливо выплыла из аудитории, Даша устремилась к ней, окликнув ещё на подходе.
— Ольга Васильевна!
Та остановилась, недовольно оглянулась, критично поджала губы.
— А когда я могу пересдать?
— Когда? — задумчиво проговорила преподавательница, выдержала паузу и только тогда выдала, растягивая слова: — На следующей неделе в среду.
— В среду? — растерянно выдохнула Даша. — У нас уже экзамен. Меня же не допустят без зачёта! — воскликнула, не сумев скрыть отчаяния, но собралась и решительно добавила: — А можно хотя бы чуть пораньше? Во вторник?
Ольга Васильевна кивала головой в такт её словам, якобы с пониманием, но на самом деле…
— У вас была прекрасная возможность получить зачёт прямо сейчас, — назидательно напомнила она. — Но вы сами её прохлопали. Самым глупым и наглым образом. А теперь требуете от меня под ваши хотелки подстраиваться?
— Ну я же не списывала, — упрямо повторила Даша уже когда-то сказанное. — А телефон просто так лежал. Я и забыла про него. И действительно не списывала.
— Я это уже слышала, Чернавина, — опять закивала преподавательница. — Очень много раз. И не только от вас. И все так же пламенно уверяли, что ни в чём не виноваты.
— Но…
— Ольга Васильевна, — внезапно прилетело из-за Дашиной спины, громкое и убеждённое: — она правда не могла списывать. Я подтверждаю.
37
Даша не видела, откуда он взялся, не заметила, когда подошёл. Она вообще в тот момент ничего вокруг не замечала. Может, даже он просто возник внезапно, материализовался в воздухе, потому что Даше сейчас только и оставалось — надеяться на чудо.
Хотя — какое он чудо? Всего лишь — Лакшин. Такой же студент, как и она, от которого ничего не зависит. И неудивительно, что Ольга Васильевна, просто глянула в его сторону, по-прежнему критично поджимая губы.
— Вы-то, Данила, откуда знаете?
— Я знаю, — с невозмутимой уверенностью заявил Лакшин. — Потому что она никогда не списывает. Она в таких вопросах жутко принципиальная. Честно слово. Сам удивляюсь — встречаются же ещё такие люди! Абсолютно порядочные. У неё ещё и со зрением плохо. Видит только то, что под самым носом. Тут точно не спишешь. Просто физически невозможно.
Какую же пургу он нёс, но Ольга Васильевна слушала его, не перебивая. Только вот толку от этого всё равно никакого, потому что в конце она всё равно произнесла:
— Знаете, Данила, похвально, что вы пытаетесь заступиться, но сейчас не тот случай, когда стоит это делать. Тем более, не разобравшись. И я всё уже сказала. Я предложила Чернавиной возможный вариант всё-таки получить необходимый ей, а не мне, зачёт. — Она коротко глянула на Дашу. — Дальше пусть решает сами. — И давая понять, что разговор действительно закончен, резко развернулась и зашагала прочь.
Даша закусила губу. Самое отвратительное чувство — ощущение собственной беспомощности. Хочешь, ори и злись, хочешь, рыдай, но что бы ты ни делал, всё бессмысленно.
Лакшин посмотрел вслед преподавательнице, та уже сворачивала в сторону лестничного пролёта, потом на Дашу, потребовал решительно:
— Давай сюда зачётку. — Она попыталась возразить, но он даже слово не дал произнести, повторил громче и твёрже: — Давай зачётку. — А когда небольшая синяя книжица оказалась у него в руках, распорядился: — И жди здесь. Поняла?
Поняла. Хотя скорее она не верила, чем верила, будто у него что-то получится. Отошла к окну, привалилась к подоконнику.
Лакшин вернулся минут через десять, с непробиваемым выражением на лице, протянул зачётку:
— Держи.
Даша открыла на нужной странице, увидела. Написано неаккуратно и кривенько, будто с неохотой или с брезгливостью, но ведь написано: «Основы человекознания, зачёт». Дальше число и словно скукоженная короткая подпись. Даша вскинула голову, заглянула в светло-карие с золотистыми искрами глаза.
