— Прямо сейчас будешь рисовать?
— Можно и сейчас.
— Вот так? — неуверенно уточнила Даша, провела ладонями по растрепавшимся после сна волосам, развела руками. — В рубашке?
Которая немного сползла с одного плеча, которая едва прикрывала трусы: спереди вроде бы целиком, а вот сзади — никакой гарантии.
Лакшин опять невозмутимо дёрнул плечами.
— Ну, если не хочешь в рубашке, можешь её снять. Но тогда я не уверен, что дорисую. Или даже, что вообще начну. Ну так чего? Рисовать?
42
Она согласилась. Осталась стоять на балконе, опять привалившись к перилам, только уже спиной. А Лакшин поставил стул в комнате перед балконной дверью, взял папку с бумагой и коробку с рассыпанными без всякого порядка разноцветными мелками разной длины. Пастель. Это Даша знала.
— Шевелиться можно?
— Можно. Но сильно позу не меняй.
— А обнажённую натуру вы, что, тоже рисовали? — задумчиво поинтересовалась она.
— Рисовали, — подтвердил Лакшин. — Но в основном гипсовую.
— А живую?
— И живую.
— И как?
— Нормально. Не все же настолько озабоченные, чтобы реагировать на всё подряд.
— Это ты намекаешь, что я…
— Я не намекаю. Я предпочитаю говорить прямо. Не отвлекай. И прекращай уже так на меня смотреть. Иначе я точно за себя не отвечаю.
Даша вскинулась, подалась вперёд, возмущённо потребовала ответа:
— Как? Ну как?
Лакшин поднял взгляд от листа, ухмыльнулся.
— Похотливо.
— Я? — ещё возмущённей воскликнула Даша, и он убеждённо добавил:
— Да, ты не такая. Я знаю.
А сам по-прежнему ухмылялся.
— Вот именно! — многозначительно заключила Даша, но уже через пару секунд тихонько признала: — Я такая. — И раскаянно уточнила: — Я правда так смотрю?
Лакшин кивнул.
— Но это потому что просто стоять скучно, — оправдалась она. — Расскажи мне что-нибудь.
— Что? — Лакшин опять оторвался от рисунка.
— О себе.
— Например?
Это он нарочно передразнил?
Даша сосредоточенно насупилась.
— Когда у тебя было в первый раз?
— Ты про секс?
— Угу.
Он произнёс, не поднимая головы, вычерчивая очередную линию:
— Давно.
— Вот прям совсем давно? Это во сколько лет?
— В четырнадцать, — Лакшин коротко глянул на Дашу, но только затем, чтобы свериться с натурой. — Или уже в пятнадцать. Восьмой класс.
— Восьмой? А не рано?
— Может, и рано. Но так получилось, — бесстрастно откликнулся он.
— Такая прям любовь была? — не унималась Даша.
— Не было. Любви. Совсем. Она в десятом училась. Мы просто знакомы были. Пересекались в одной компании. Поболтали пару раз. Ну, разок, поцеловались. Но тоже — просто так, почти по приколу.
— А что тогда?
— Не знаю. Про неё много чего говорили. Но, по-моему, по большей части слухи и сплетни. Кто-то нарочно пустил. В отместку.
— И?
— Вот и она, наверное, в отместку. Как-то утром случайно встретились перед школой, и она предложила вместо уроков пойти к ней.
Лакшин гораздо больше внимания уделял рисунку. То морщился критично, то смотрел оценивающе, приподняв бровь и чуть откинувшись назад, то удовлетворённо улыбался одним уголком рта. И между делом рассказывал, неторопливо и абсолютно спокойно.
— И ты пошёл? — уточнила Даша, хотя ответ и без того был понятен, а дело совсем в другом. — Ты же знал, что она не по-настоящему, со зла.
Он поднял голову, дёрнул плечами.
— Ну интересно же было. — Заодно ещё раз посмотрел на Дашу, скользнул взглядом сверху-вниз, сравнил с тем, что у него получалось. — И я подумал, что, если не со мной, она всё равно с кем-нибудь другим. И вообще не уверен был, что на самом деле случится.
— Но случилось?
— Ага.
— А потом?
— Потом я всё-таки в школу пошёл.
— А она?
— Не знаю. Тоже вроде бы.
— А дальше?
— Всё. — Лакшин скорее всего неосознанно, провёл рукой по щеке, и на ней остался бледный разноцветный след. — Больше ничего не было. Через несколько дней каникулы летние начались. А потом она в другую школу перешла. Или вообще переехала.
— А ты уже не смог остановиться? — иронично заключила Даша, а он кивнул:
— Наверное.
Нет, она не собиралась анализировать, делать выводы, тем более осуждать. Просто было любопытно. И такое тоже:
— Ты кому-нибудь кроме меня об этом рассказывал?
Ведь, похоже, и про Даниэля мало кто знал, а с ней он поделился: тайной имени, рубашкой и… вот этим.
— А никто, кроме тебя, и не спрашивал, — качнув головой, произнёс Лакшин, отложил мелок, а новый не взял. Посмотрел на Дашу. — А у тебя, конечно, всё по-другому было. Как полагается. И, конечно, с ним, да? С бывшим. Большая любовь, всё такое. Но всю школу вы стойко держались, и только на выпускном…
Последнее слово он нарочно растянул, не закончив фразы замолчал многозначительно, усмехнулся — показалось или нет? — с неприязнью.
— Не на выпускном, — возразила Даша. — Раньше. — Может, и не следовало говорить, но она сказала: — В его день рождения.
— Ясно, — Лакшин резко поднялся со стула, тот немного проехался по полу, положил на подоконник папку и листок с рисунком, даже не показав, хмыкнув, процитировал: — Лучший мой подарочек — это ты. — И прошёл вглубь комнаты, сел на кровать.
Даша оттолкнулась от перил, перешагнула через высокий порожек.
— Дань, ты злишься? Дань! — подошла, встала перед ним. — Но ты же сам заговорил. Зачем? Если тебя это так раздражает.
