Дашу они не замечали, потому как слишком увлечённо обменивались впечатлениями.
— Видели? — говорила одна. — Там, в холле у центрального входа Лакшин концерт даёт.
— В смысле? — озадачилась другая.
— Ну там парни с музыкального, — вклинилась третья, — с инструментами. Клавиши и гитара. А Данила с микрофоном. Поёт. Точнее, дурака валяет.
Даша остановилась.
В холле у центрального входа? Значит, мимо никак не пройти, и придётся прямо сейчас проверять, насколько за один раз выработались стойкость и безразличие.
Ульяна, так и не дождавшись, сама подошла, посмотрела недоуменно:
— Даш, домой-то идём?
— Угу.
— А чего ты тогда застыла? Забыла чего? Вернуться надо?
Даша замотала головой.
— Нет. — Пробормотала растерянно: — Но там же… — И осеклась под внимательным взглядом.
— Что там? — Ульяна озадаченно приподняла брови.
— Ничего, — торопливо проговорила Даша, опять мотнула головой.
Да и правда. Ей-то теперь какое дело? Пусть Лакшин вытворяет, что хочет.
— Пошли, — добавила решительно и сама двинулась первой.
Звуки музыки долетели издалека, сложились в мелодию. Не слишком знакомую. Даше её вроде бы слышала её раньше, но сразу узнать не смогла. Кажется, что-то старенькое.
Когда выворачивали из-за угла, к музыке присоединился голос, слегка искажённый микрофоном, но всё равно — не ошибёшься — тот самый. Прогнал мурашки вдоль по позвоночнику.
И вот чего она так реагирует? Хватит!
Она бы и не смотрела, если бы можно было не смотреть. Но, чтобы выйти из здания, требовалось обязательно пройти мимо. Ну, не зажмуриваться же! И не отводить показательно глаза. Хотя, вполне возможно, он и сам её не заметит. Пялится в сторону уже собравшейся небольшой кучки фанатов. Фанаток.
Сделал паузу между строчками, вывел:
— Только вижу…
А дальше — то ли чисто случайно совпало, то ли он столь удачно подгадал, но как? — неожиданно повернулся.
Встретились взглядами, и сразу следом прозвучало:
…вдруг идёт мне навстречу
То ли девочка, а то ли виденье.
И как будто мы знакомы с ней даже…[*]
Лакшин смотрел чуть исподлобья, наклонив голову к плечу, брови приподняты, лоб наморщен. Его губы шевелились, почти касаясь микрофона, рождая неожиданные мысли и желания.
…И, по-моему, зовут её Дашей…
Слова у песни были немного странные и даже нелепые, особенно в припеве, но в то же время такие трогательные и настоящие.
Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она…
Дальше Даша почти не слышала. В висках громко стучало, а сердце грохотало в груди так, что заглушало даже усиленный микрофоном голос. Но он всё-таки прорвался сквозь шум:
И смотрел я в небо звёздное долго,
И назавтра был больной целый день я.
Я искал её, да только без толку…
Глаза нестерпимо защипало, вдох получился судорожным. Сумка съехала с плеча, плюхнулась на пол, но Даша не обратила на это внимания, сделала шаг назад, а потом сразу развернулась, ринулась прочь.
Перед глазами всё расплывалось, ничего не разглядеть. Но она всё равно шла, почти бежала, и опять слышала только стук в висках, и даже не заметила, что музыка тоже умолкла.
Голос нагнал:
— Даш! Даша. — А потом раздался совсем близко: — Ты чего?
Она остановилась, замотала головой, часто и мелко, подразумевая сразу кучу всего. Что она не плачет, а если действительно плачет, то совсем не виновата, это само. Чтобы он не подходил и, тем более, не трогал, потому что ей нафиг не сдалось его дружеское участие и вежливое сочувствие. А другое же закончилось. Хотя для неё вот нисколько не закончилось. Поэтому ничего иного от него ей не нужно. И пусть лучше убирается ко всем чертям, если он не с этим.
Но Лакшин не убрался, аккуратно ухватил её за плечи. Даша вздрогнула — сильно вздрогнула — от его прикосновения, и он это почувствовал, сильнее сжал пальцы, развернул её лицом к себе, заглянул в глаза растерянно и недоумённо:
— Ты почему плачешь?
— Не знаю, — с трудом выдавила она и жалобно шмыгнула носом. Ну не выкладывать же ему все свои смутные ощущения! А потом почти выкрикнула: — Не знаю! И хватит меня спрашивать, почему? Не всегда можно словами ответить.
— Больше не буду, — торопливо пообещал он. — Только ты тогда не плачь.
[*] Песня Максима Леонидова «То ли девочка, а то ли виденье»
56. Последняя
— Да не плачу я уже! Отстань! — сердито воскликнула Даша, хлюпнула носом, и от этого одна слезинка, последняя, сорвалась с ресниц, покатилась вниз.
Лакшин поймал её ребром ладони, стёр влажную дорожку со щеки, осторожно привлёк Дашу к себе, обнял плечи, едва ощутимо качнул, как ребёнка, проговорил тихо и ласково.
— Ну, хочешь, я ещё спою? Прямо здесь. Только для тебя одной.
Даша опять замотала головой, возразила:
— Не надо. А то я опять заплачу.
Лакшин озадаченно хмыкнул и расстроенно насупился.
— Я, что ж, так ужасно пою?
— Дурак, — прошептала она и легонько ткнула его кулаком в живот.
Позёр. Клоун! Но как же хорошо под его рукой. Прижиматься к его груди, ощущать плечом удары его сердца, тихонько сопеть, уткнувшись в гладкую ткань рубашки, втягивая знакомый и до одури притягательный запах, пялиться на родинку над ключицей.
— Ненавижу тебя. И люблю.
Он опять чуть слышно хмыкнул, сказал:
— Я тоже. — На мгновение задумавшись, добавил: — Но только люблю. Тебя. — И ещё: — Даже самому странно.
Даша вскинула голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Ты что, ещё ни разу никому в любви не признавался?
— Ну почему? Признавался, — уверенно возразил Лакшин. — Это не сложно. Когда тебя спрашивают «Ты меня любишь?», прям само выходит «Да-да, конечно». Но это ведь совсем другое, да? И ты не спрашивала. Я сам сказал. Вот что странно.
