‒ Но ты же…
‒ Да всё нормально со мной. А сейчас особенно. ‒ Он поцеловал её, сначала в лоб, потом в висок, в щёку, в нос, добрался до губ. ‒ Сашка, мне правда очень хорошо. Потому что ты здесь. Этого достаточно. Это самое лучшее, что со мной может быть.
Потом опять ухватился за подол кофты, и на этот раз Саша не стала его останавливать. Потому что ‒ он прав, даже в этом вроде бы несвоевременном желании. То есть, наоборот, очень своевременном. И не нужно разумных объяснений. Они есть, но ‒ смысл облекать их в слова, расходовать секунды? Когда вполне можно обойтись без слов.
А Костя не ограничился только кофтой, раздел, потом подхватил, приподнял, усадил на стол. Рассматривал жадно, трогал, будто первый раз, и она с ума сходила от его взгляда, от каждого лёгкого прикосновения. Тело отвечало на них, словно было одним оголённым нервом, горело желанием, каким-то своим особым сознанием превращало даже робкую осторожную ласку в жаркое откровение, трепетало от нетерпения, и Саша потянулась к Косте руками, но он поймал их за запястья, аккуратно отвёл в стороны.
‒ Не надо. Не делай ничего. Я сам.
И больше не сдерживался, ласкал ‒ смело, ненасытно, горячо. А она столь же ненасытно и смело принимала его ласки, откликалась и тоже не сдерживалась. И это действительно было как в первый раз ‒ когда он такой, когда Саша такая, даже сама для себя не до конца знакомая, запредельно открытая, состоящая только из желаний и ощущений.
Где-то там в дальних закоулках сознания временами вспыхивала разумная мысль, что эти её откровенные стоны, наверное, хорошо слышны сквозь тонкие стены, через дверь. Но что она могла сделать? Молчать? Нет. Это слишком. Тогда она просто свихнётся. Саша закусывала пересохшие губы. Но не только для того, чтобы сдержать крик. Они тоже жаждали ласки, тоже жаждали прикосновений.
Костя опять взял её за запястья, потянул на себя, заставил сесть. Она, ни секунды не дожидаясь, обвила руками его шею, привлекла к себе, нетерпеливо впилась во влажные губы, сдавила, сжала. Костя тихонько замычал, попытался отстраниться.
Они же ещё не совсем зажили. Ну, и она тоже ‒ слишком жадно, слишком сильно.
‒ Костя, ‒ прошептала раскаянно.
‒ Всё хорошо, Сашка. Даже очень.
Он опять подхватил её, приподнял на руках.
‒ Рисковать не будем. Не уверен, что этот ДСП-шный Боливар выдержит двоих.
Перенёс на кровать, уложил аккуратно.
‒ Опять ты ржёшь.
‒ Нет, ‒ возразил он, снимая с себя рубашку. ‒ Это я люблю тебя. Очень сильно люблю, ‒ прошептал, проводя ладонью от её шеи вниз по груди, животу, и снова мгновенно перешёл от страстной откровенности к иронии: ‒ Не всякая мебель переживёт. А кровать тест-драйв уже прошла.
‒ Ко-остя! ‒ простонала Саша, вздрагивая под его рукой и одновременно давясь подступающим смехом.
Он наклонился к ней, успел поймать окончание своего имени губами, и опять всё переиначил по-своему.
‒ Не беспокойся, Саш, ‒ предупредил, приподнимаясь с кровати. ‒ Я не пропал. Я здесь, я сейчас. Пара секунд, и буду готов. И во всеоружии.
Ну вот кто ещё мог заставить её смеяться в такой момент?
В присутствии Кости происходящее представлялось не то чтобы простым, но по крайней мере не настолько безвыходным и безнадёжным. Но он не мог быть рядом всегда, каждую минуту, и снова возвращались сомнения и тревога, заползали в сознание, цепляясь острыми коготками, оставлявшими саднящий след. И тогда вопреки осмысленным желаниям появлялось ожидание, нет, не лучшего, как раз наоборот ‒ плохого.
Входная дверь даже не хлопнула, вписалась в проём с таким грохотом, словно её закрыли с размаха, изо всех сил. Саша выскочила в прихожую. Варя лихорадочно запирала замки, не забыв даже толстый засов, которым они обычно не пользовались. Закончила, развернулась, привалилась к двери, а, увидев Сашу и, кажется, не сразу осознав, кто она и почему здесь, отрывисто всхлипнула, зажмурилась и сползла вниз, скользя спиной по металлической поверхности.
‒ Варь, ты чего? ‒ Саша метнулась к ней, присела рядом, коснулась рукой плеча.
‒ Уже нормально. Уже ничего, ‒ пробормотала подруга механически, словно заученную программу. ‒ Всё хорошо.
Да какое там!
‒ Что с тобой?
Варя открыла глаза, настороженно глянула, прошептала таинственно:
‒ Посмотри в окно. Они ещё там стоят?
‒ Кто? ‒ Саша не смогла сдержать удивления.
‒ Парни. Трое, ‒ пояснила Варя, переглатывая после каждого слова.
‒ Может, вместе посмотрим?
Не по себе было, оттого что подруга вот так сидит тут. Хотелось поднять её, сдвинуть с места, расшевелить хоть как-то, освободить от придавливающего к полу гнёта случившегося, но она возразила торопливо:
‒ Нет, нет. Лучше ты.
‒ А ты так и будешь тут сидеть? ‒ чуть ли не со злостью воскликнула Саша, поймала утвердительный кивок, произнесла настойчиво: ‒ Ва-ря!
Но та только сморщилась болезненно.
‒ Саш, ну пожалуйста. Саш.
Наверное, лучше сделать, как она просит.
Саша прошла на кухню, посмотрела в окно, настороженно, с замиранием. Даже не тех самых упомянутых Варей парней опасалась, а чего-то похуже, неопределяемого, необъяснимого, но уже подброшенного в мысли подсознанием. Но ничего особенного не увидела, только незнакомая пожилая тётка прошла через двор с огромной собакой на поводке.
Она опять вернулась в прихожую, ответила на вопросительный взгляд:
‒ Нет там никого. ‒ И опять присела рядом с подругой. ‒ Варь, что случилось-то? Что за парни?
Варя, будто почувствовала себя виноватой, втянула голову в плечи.
‒ Не знаю. Они шли за мной от магазина до остановки. Ну бывает же, да? Ничего же особенного. Дорога-то одна. А потом сели в ту же маршрутку. И всю дорогу смотрели. То один, то другой. Я сначала думала, подкатить хотят. Но тогда по-другому смотрят. Может, я дура, придумываю, но реально по-другому. А тут мне по себе стало. От нормальных же взглядов не по себе не станет?
