В первом классе их посадили за одну парту, в первый же день на первом же уроке, хотя поначалу они устроились на разных, не потому что хотели, а потому что так сложилось, когда после торжественной линейки парами заходили в кабинет. Алёне в компанию досталась полненькая девочка, которая оказалась на голову её выше, а с кем был Шарицкий, она вообще не заметила, не разглядела – не до того ей было – и даже о существовании его она пока не подозревала.
Когда все расселись и растерянно притихли, учительница оценивающим взором окинула класс, озадаченно поджала губы, обнаружив, что самые мелкие почему-то оказались на самых дальних местах и, не откладывая в долгий ящик, перетасовала всё так, как посчитала нужным. После чего Алёна с Андрюхой очутились на соседних стульях за второй партой у окна, и на первой же перемене, Шарицкий, не говоря ни слова, достал из портфеля и положил перед соседкой конфету в бело-красно-зелёной обёртке. Самую простую, «барбариску». Алёна такие всех больше любила, из леденцовых. За то, что не слишком сладкие, с приятной живой кислинкой и за смешное непонятное название. Ну, не знала она тогда, что такое барбарис.
Алёна, недолго думая, подхватила конфету, хотя есть её не стала – она же «долгоиграющая», за перемену не успеешь. И что тогда? Спрятать её за щекой и надеяться, что учительница ничего не заметит?
«Барбариска» перекочевала в карманчик на сарафане, а Алёна чинно выговорила:
– Спасибо, – и тут же сообщила: – Меня Алёной зовут.
– Я знаю, – откликнулся сосед с крайне серьёзным видом. – А меня Андрей. – Он секунду поразмышлял и добавил: – Шарицкий.
Последнее слово запоминается лучше всего. А ещё эта фамилия почему-то показалась Алёне созвучной «барбариске» и понравилась куда больше, чем самое обычное «Андрей».
Шарицкий, а она – Одинцова. У обоих есть буква «ц», которая встречается довольно редко. И имена у них начинаются одинаково, на «А». Алёна уже тогда любила находить тайные смыслы – там, где их, скорее всего, не существовало, – и выводить закономерности. И её очень даже устроило, как всё сложилось само собой, она не посчитала необходимым налаживать тесные отношения с кем-то ещё. Просто приятельские – это ладно. А так…
Дома у неё есть Глеб, а здесь в классе пусть будет Шарицкий. Этого вполне достаточно.
Ну и что, что он мальчик? Для дружбы пол не имеет значения. Ну, по крайней мере тогда ещё точно не имел. Да и потом вроде тоже.
Парты менялись, но первоначальная комбинация сохранялась. Потому что им так было удобно. Даже в чисто деловом плане: Алёна помогала Андрюхе с русским и английским, а он ей с физикой и химией. Да и в плане общения тоже. И в первом классе, и в четвёртом, и в девятом.
Для Алёны он всегда оставался лучшим другом, возможно, даже подругой. Его это тоже вполне устраивало. И он единственный (ну, почти единственный) из всех знал, какие чувства Алёна на самом деле испытывала к Глебу.
Она не рассказывала, Андрюха сам догадался. И не сказать, что поддерживал, просто относился с пониманием, даже с каким-то слегка исследовательским интересом. Лишний раз не дразнил, но иногда расспрашивал о чём-нибудь, искренне недоумевая и пытаясь разобраться. Например, о таком:
– И чего в нём особенного?
– Тебе всё равно не понять, – меланхолично откликалась Алёна.
– Почему? – Шарицкий сосредоточенно хмурился, критично кривил губы.
– Потому что ты, – Алёна многозначительно приподнимала брови, делала паузу, чтобы он успел предположить, сейчас она скажет «полный дурак», но она говорила другое: – не девушка.
– Ну если так, то да, – невозмутимо соглашался Шарицкий и не добавлял, что даже с позиции девушки Глеб вряд ли выглядел особенно, и вообще, вкусы и чувства девушек – вещь довольно странная, далёкая от логики и здравого смысла.
В тот день они возвращались из школы позже обычного. Потому что всем классом репетировали номер к конкурсу военной песни. Не то, чтобы Андрюха Алёну провожал, просто, как выяснилось ещё давным-давно, они и жили недалеко друг от друга, и большая часть пути у них общая, вплоть до угла Алёниного дома. Дойдя до него, она направлялась к родному подъезду, а Шарицкий топал дальше ещё через пару дворов.
На этот раз до угла они чуть-чуть не дошли. Потому что, проходя мимо недавно оборудованной новенькой детской площадки, Алёна зацепилась взглядом за качели, и ей невыносимо захотелось покачаться. Ну да, в пятнадцать лет подобное иногда тоже случается. Не говоря ни слова, она свернула в нужную ей сторону, Шарицкий тоже молча, не возмущаясь, не спрашивая, послушно двинулся следом.
Алёна бросила сумку на лавочку, устроилась на узком сиденье, Андрюха застыл рядом, привалившись к металлической опоре качелей.
Родной Алёнин подъезд с этой позиции очень даже хорошо просматривался, вот она и увидела без труда, как из него выходил Глеб. И не один. С Лилей. И Шарицкий увидел. А вот их те двое не заметили – пялились только друг на друга, переговаривались и улыбались абсолютно по-дурацки.
7
(прошлое)
Алёна хотела отвернуться, но не получилось. Тоже пялилась, словно испытывала особое удовольствие от того, как болезненно щемило сердце. Ещё и Шарицкий, будто нарочно, с заинтересованным любопытством уточнил:
– Это она?
– А самому не догадаться? Никак.
Конечно, она, Лилечка-крокодилечка. Счастливо лыбится во все тридцать два зуба. Довольная. Круглое лицо разрумянилось. У неё же щеки, наверное, даже со спины видно.
– Поторопились свалить, пока родители с работы не пришли? – неожиданно вывел Шарицкий.
– Ты о чём? – вскинулась Алёна.
– Да ни о чём, – Андрюха дёрнул плечами. – Просто, к слову.
Ну да, конечно. И Алёна не дура, чтобы не понять. Чем ещё могла заниматься влюблённая парочка в пустой квартире, когда кроме них никого больше нет?
Фу, гадость! И – вдруг всё-таки нет?
А Шарицкий – придурок. Зачем он это сказал? Друг, называется. Без его намёков Алёне, скорее всего, подобное в голову бы не пришло. По крайней мере, вот прямо сейчас, только бы позже, потом. Но что могло быть потом, сейчас-то не настолько важно. А тут, хочешь – не хочешь, а уже не выходит не думать, не представлять, и это, словно отковыривать корочку с подсохшей ранки – больно, и кровь наверняка потечёт. Но всё равно не удержаться.
А Шарицкий отлип от металлического столба, ухватился за одну из штанг, на которых крепилось сиденье, ровно над Алёниной ладонью, и как всегда невозмутимо и даже чуть лениво предложил:
– А пойдём тоже куда-нибудь сходим. Например, на дискотеку в «Юбилейный».
Получше ничего не придумал?
– А тебя туда пустят? – насуплено поинтересовалась Алёна. – Не скажут, что ещё маленький, не дорос?
Наверное, это тоже не совсем по-дружески, подкалывать на самую чувствительную тему, но он ведь абсолютно похожее только что сделал этим своим намёком. Вот и пусть ощутит то же, что и Алёна, по полной. Как и полагается другу, разделит пополам и горечь, и беды, и боль. Но Шарицкий и не думал обижаться.
