Глава 34. Заблуждения
Мне снится оранжевый пляж, песок, состоящий из крохотных камушков, слепяще яркие, до боли в глазах, блики на подрагивающем от волн лазурном зеркале моря.
Я не знаю, сколько мне лет, но, видимо, уже достаточно для того, чтобы осуждать. Мой отец только что сказал моей матери: «Ты агонизирующе красива». Это как? Как, вообще, возможно быть «агонизирующе» красивой? Моя мать, а это именно она, потому что я узнаю буйство её каштановых волос, кривится, и во мне поднимается волна одобрения.
Но всё это третий план. Второй и первый всегда заняты только одним персонажем. Нас, детей, много: лица и головы – белобрысые и каштановые – мелькают без остановки, мне даже сложно все сосчитать. Он – самый старший. Его волосы давно не стрижены, но вьются, поэтому едва достают ему до плеч. Он очень загорелый и худой, но даже худоба только острее выпячивает будущую мужественность его ещё пока мальчишеской фигуры. Да, он ещё мальчик, но то, как широко расставлены его плечи, как плавно грудь перетекает в талию и шустрые ноги, то, как проворны и всегда ловки его руки, заставляет оборачиваться ему вслед множество лиц.
Я строю собор из песка у воды, его отец терпеливо мне помогает и ласково называет меня «Песней». А я хочу только одного – чтобы его смуглый сын, которому единственному разрешено доплывать до больших жёлтых буёв на лодке, хоть и в спасательном жилете, поскорее вернулся, и помогал бы мне сам. Он возвращается гордым собой и тем, что является самым старшим, а значит наделённым особыми привилегиями. Но, получив маску для ныряния и трубку, в одно мгновение превращается в одержимого жаждой познания ребёнка и пропадает ещё на час вместе с остальной мальчишеской половиной нашей оравы.
Огорчение от обделенности его вниманием, от его постоянного недостатка, так велико и остро, что я ощущаю его практически кожей. Она вся печёт, и моя мать говорит, что я горю на солнце, и мне нужно вернуться в номер на время обеда.
Из окна комнаты, выходящего прямо на узенькую набережную, за которой сразу же простирается не такой и большой в этом микроскопическом прибрежном городке пляж, я и вижу то, что впервые вызовет во мне то жуткое, отвратительное, одновременно острое и тупое чувство, которому я не всегда могу найти определение. Девушка на пляже снимает верх купальника и обнажает свою небольшую, но красивую грудь, и он это замечает. Он смотрит на неё дольше, чем мне бы хотелось. Потому что он старше. Потому что мне никогда его не догнать.
Потом звонит колокол старинной каменной церквушки, самая высокая башня которой виднеется практически отовсюду, куда ни забреди, и на этом мой сон заканчивается.
Я открываю глаза и понимаю, что это вовсе не сон. Это моё детство. Это мои воспоминания, и они нашли лазейку ко мне в том тонком пространстве, где сон и реальность деликатно соприкасаются, давая друг другу возможность перетекать из одного царства в другое.
Альфа и Альфия… Наверное, это должно было случиться. А Рыжая – сучка, которая любит играть в чувства других людей.
– Отстриги мне волосы, – прошу её и стараюсь, чтобы мой голос был максимально твёрдым, уверенным.
Рыжая долго смотрит на меня, то в глаза, то куда-то в район моей макушки.
– Чего вдруг? – наконец, спрашивает.
– Уже слишком длинные. Мешает.
Она бросает короткий взгляд в сторону хижины Альфы, потом снова на меня.
– Ну да. Конечно. Покороче?
– Чем короче, тем лучше.
– Угу. Без проблем. Присаживайся.
Я опускаюсь на камень перед её хижиной, застеленный плетёным ковриком.
Два дня спустя мои менструальные боли прекращаются. На этот раз в обморок не упала ни разу, хоть и пришлось разводить костёр самой. Мне кажется, у меня появилась какая-то новая сила, определения которой я ещё не нашла.
Все уже разбились на группки – это как-то устоялось. Одиночками без пары, остались только я, Умник и Дана. Вначале я даже не думаю переживать по этому поводу – заботы о поиске еды никто не отменял, но уже очень скоро одиночество начинает угнетать. Я знаю, что уныние допускать нельзя – это угроза выживанию – поэтому придумываю просто прилепиться к кому-нибудь. Выбираю группу из трёх девушек, собравшихся за ягодами, и спрашиваю:
– Можно мне с вами в лес? Одной как-то страшно.
– Да без проблем, – позволяют они.
И ни разу не обращаются ко мне за весь наш долгий день поиска ягод. Я пытаюсь вклиниться в их разговор, но они словно не замечают моих реплик, коротко и односложно отвечают на вопросы. И в один прекрасный момент я просто остаюсь сидеть там же, где уже собрала все ягоды, пока остальные уходят всё дальше и дальше. Так горько и одиноко как в этот момент мне ещё не было.
– Не рыдать, – говорю себе. – Не рыдать.
И ем ягоды. Почти все в себя заталкиваю – ничего не хочу относить в лагерь. Ни с кем не хочу делиться.
На обратном пути я иду к ручью, чтобы напиться.
Anna Of The North – Someone Special
Девушки у воды расчёсывают друг другу волосы, у кого есть расчёски – ими, а у кого нет – просто пальцами. Я подхожу так тихо, что меня не замечают. В последнее время начинаю напоминать себе чью-то тень.
– Говорят, среди нас есть пара, – произносит одна из них полушёпотом. – Двое связанных людей…
– Вроде возлюбленных?
– Да, – кивает первая девушка. – Возможно даже, муж и жена.
– Обалдеть! – тихонько восторгаются остальные.
– Да! Леннон рассказывал кому-то… когда из рюкзаков вынимали еду, в двух из них были идентичные пакеты с одинаковым печеньем… как сумочки. И другие предметы тоже были одинаковыми… кажется, салфетки, зажигалки и что-то ещё. Как если бы люди, их собиравшие, до этого жили вместе.
– Может, это друзья? Два друга или подруги?
– Может. Но, если предположить, что все мы – это всё-таки социальный эксперимент, то… зачем они здесь? Ну, друзья? Проверить на прочность свою дружбу?
Все молчат, никто не произносит ни слова в ответ на заданный вопрос. А девушка ещё тише и ещё таинственнее добавляет:
– Это больше похоже на… экзамен для чувств. Как если бы двое захотели выяснить, смогут ли найти друг друга вновь… узнать в толпе, притянуться. Их память стёрта, и они теперь полные незнакомцы…
У меня мурашки. Нет, не так: мою кожу вспучивает по нарастающей, волоски на предплечьях поднимаются дыбом, как и во всех остальных местах, где они у меня есть.
– Любовь – самая прекрасная и самая мощная эмоция… можно ли её уничтожить, стерев память, или… что-то всё-таки останется?
В груди растёт пузырь, заполненный какой-то жидкостью. Он уже давит на мои рёбра и лёгкие, не позволяет сделать хотя бы один вдох, и от недостатка кислорода у меня не просто кружится голова – меня качает точно так же, как когда я впервые пришла в себя… а он сидел рядом. Тогда он… почти всё время был рядом.
